– Я надеялся, ты сможешь мне уделить несколько минут своего времени?

Как формально. Он выражался непростительно формально.

– Зак, – снова произнесла она.

Зак собиралась что-то ответить, но она обняла его, заставив промолчать.

Он попытался обнять ее в ответ, но сподобился только на то, чтобы слегка похлопать по спине. Зак хотел бы стиснуть ее в объятиях и никогда не отпускать. Он хотел, но не мог заставить себя сделать это.

Женщина отстранилась и осмотрела его таким типичным взглядом «мой-то как вырос!».

– Зак уже не мальчик, а молодой человек, – ласково отметила она.

Наступило долгое молчание, когда они оба смотрели друг на друга, замечая все мелкие и большие изменения. Зак ухмыльнулся, и Хелена ответила ему улыбкой.

– Иди поиграй на улице, ми-амор, – сказала она маленькому мальчику.

Она говорила с ним и нежно, и строго. Зак жаждал услышать этот тон затвердевшего меда.

– Твой ребенок? – спросил он, когда мальчик ушел.

– Мой внук, – уточнила Хелена весело. – Я не так молода.

Зак понял, что у Хелены должен был быть ребенок, когда он сам был маленьким, когда она нянчила его. Ребенок, о котором он никогда не знал. Он чувствовал себя глупо из-за того, что не думал о ком-то, к кому она возвращалась домой. Или, возможно, ему было безразлично. Он считал себя единственным ребенком в ее жизни. Он помнил не одну ночь, когда Хелена тайно от дяди ночевала в его комнате, оберегая Зака от его ночных кошмаров.

– Что привело тебя сюда? – спросила она, склонив голову набок.

Хелена подвела его к дивану, и они уселись лицом к лицу среди игрушек и пледов.

Зак чувствовал себя несоразмерно большим в этой гостиной, как будто он спал на слишком маленькой кроватке и не знал, куда деть свои ноги.

– Я хотел задать тебе несколько вопросов, – начал он. – О моей маме.

Женщина широко раскрыла глаза. Она мельком взглянула на висевшее на стене распятие.

Затем потянулась и взяла Зака за руку. У него возникло желание убрать свою руку. Чтобы сохранить дистанцию, чтобы держать плотно закрытыми двери. Он больше не знал эту женщину. К великому ужасу Зака, его ладонь дрожала в ее руке. Хелена любовно накрыла ее другой ладонью.

– Ее смерть стала трагедией, – сказала Хелена.

– А похороны были?

– Да, – выдохнула Хелена.

– И ты ходила на них?

Хелена покачала головой.

– Я осталась с тобой.

Снова наступило молчание. Хелена успокаивающе поглаживала его руку.

– Но церемония была прекрасной, и она выглядела умиротворенной, – добавила она.

Зак моргнул.

– Что?

– Домашний повар, он обслуживал поминки. Он сказал, было красиво. Очень достойно.

– Нет, – тряхнул головой Зак, пытаясь понять услышанное. – Что ты имеешь в виду, «она выглядела умиротворенной»?

Хелена, кажется, сожалела о том, что затронула эту тему.

– Ее хоронили в открытом гробу, и я только имела в виду… повар сказал, что все было очень красиво.

Воцарилась тишина.

– Она очень любила тебя, – подала голос Хелена, неправильно понимая его молчание.

Знак знал, что эти слова произносились ему в утешение, они погрузились в его сердце, как острый крюк и мучительно вытягивали его горе. Он вдруг почувствовал тошноту. Его будто разрывало на части. Митчем, должно быть, обманул гостей, заставив их поверить, что мать Зака умерла. Так, как он обманывал всех и всегда.

– Хочешь есть? – спросила Хелена, выводя его из оцепенения.

Зак кивнул.

* * *

Они еще довольно долго разговаривали после этого. Зак рассказал ей, в каком классе учится, Хелена рассказала ему о своих детях и внуках.

Зак никак не мог отвлечься от ее руки, которая ласково постукивала по его колену, в то время как он лгал ей о том, что планирует учиться в университете, и говорил, что у него есть девушка и что они счастливы вместе.

В какой-то момент они перебрались на кухню, где Хелена занялась разогревом остатков пищи, которых у нее оказалось довольно много.

За газовой плитой стояло множество детских бутылочек, пустышек и красочных наборов детской посуды.

– Вы все вместе здесь живете? – спросил Зак.

Хелена улыбнулась.

– Тут не так много места. Но мы все ладим.

Зак ругал себя за бестактность: он не хотел, чтобы его вопрос прозвучал так, будто он пытается судить об их стиле жизни. Ему просто было интересно узнать, каково это – нескольким людям, которые любят друг друга, жить вместе, под одной крышей.

– Да, славно, – сказал он, и это снова прозвучало жутко формально.

Хелена подала ему тарелки с едой. Она не приняла бы отказа, накладывая ему побольше.

Несмотря на то что пища превращалась в безвкусную золу у него во рту, Заку по душе была идея, что кто-то готовит ему еду только из желания накормить его, а не выполняя свои должностные обязанности. Он улыбнулся ей.

Дети вбегали и выбегали из кухни. Хелена делала им замечания тем самым особенным тоном затвердевшего меда. Они хихикали в ответ и воровали сладости с потрескавшейся столешницы, а Хелена делала вид, что не замечает.

Они вспомнили качели, которые тайно повесили за домом. Митчем велел убрать их с территории поместья, как только обнаружил, но Зак и Хелена все же успели вдоволь повеселиться.

Зак вспомнил, как Хелена тайком подкармливала его леденцами на палочке, дешевыми маффинами из продуктовой лавки и другими «брендовыми» продуктами на тему супергероев, запрещенными в пятизвездочной кухне Митчема. Она также приносила ему конструкторы, похожие на «Лего», и пиратские костюмы для Хеллоуина.

– Почему… – начал он; голос прозвучал хрипловато, надломленно. – Хелена, почему ты покинула Уэйкфилд?

«Почему ты оставила меня?» – имел он в виду.

Пространство между ними было заполнено прошлым и болезненными воспоминаниями. Как будто он все еще был тот обманутый маленький мальчик, который прятался от медсестер после ухода Хелены.

– Он вынудил меня.

Это все, что она сказала. И это все, что ему нужно было услышать. Он знал, что это правда. Он знал правду до того, как она произнесла эти слова, но услышать их произнесенными вслух было особенно важно.

Она не хотела оставлять Зака – Митчем вынудил ее.

– У тебя было трудное детство. Этот человек, он… нехороший, – сказала Хелена.

Зак готов был поклясться, что Хелена осмотрелась, произнося эту фразу, немного испуганно. Он мог бы поклясться, что ее взгляд снова устремился на распятие на шероховатой голой стене. Она все еще боялась, даже десять лет спустя.