Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Курт разглядывал памятник, когда услышал короткий вскрик друга и поспешил к нему.
— Смотри, — Юрген показал на одно из соседних надгробий. Прямо на нем мирно дремал их ночной приятель — павлин.
— Надо же, — засмеялся Курт. — Птица совсем запуталась среди могил. Ночью гуляет, а днем…
— Я не об этом, — перебил Юрген. — Смотри сюда, — он показал рукой на гранитную плиту.
— «Советник Франц Кирхлер. 1750–1792. Любимому мужу и отцу. Покойся с миром», — прочел Курт. Он перевел взгляд на Юргена. — И что?
Тот продолжал смотреть на плиту. Курта пронзила жуткая догадка.
— Ты думаешь?
— Вот почему он столько всего знал, — прошептал Юрген. — Там нет секретов.
— Перестань, — отмахнулся Курт. — Наверняка на этом кладбище сотни Францев.
— Но не здесь. Теперь я все понял. Помнишь последнюю фразу, которую я произнес ночью? «Тот, кто лежит здесь. Приди к нам и ответь на наши вопросы». Тот, кто лежит здесь. Он пришел и ответил. Иначе быть не могло. Ведь в этой могиле нет Моцарта.
— Знаешь, что я на это тебе скажу, как приятель приятелю? — спросил Курт.
— Что?
— Только, чур, не обижаться. Просто у тебя на почве магии немного съехала крыша, и ты готов видеть запредельное даже там, где ничего такого нет. Это был смотритель. Смотритель, который предпочел не называть настоящего имени. И советую тебе хотя бы на время завязать со своим увлечением.
Юрген поднял глаза.
— Знаешь, пожалуй, я последую твоему совету.
Приятели покинули кладбище, ни разу не обернувшись, хотя желание сделать это преследовало каждого из них. Как и еще одно желание: навестить смотрителя Дитриха и посмотреть ему в лицо.
Тем не менее они уехали из Вены, так никуда и не заезжая. Поздно вечером Юрген и Курт уже были в Аугсбурге.
Последняя ставка
1
Больше всего на свете Анри любил свою жену Анну и рулетку. Причем оба чувства были равно необоримыми. Признаваясь в этом самому себе, Анри неизменно испытывал чувство стыда. Даже Мишель, его самый близкий друг, вряд ли оценил бы признание, в котором ставились на одну доску столь несравнимые ценности. Но истина заключалась в том, что Анри мог существовать, лишь деля жизнь между двумя страстями. И потому стоило ли удивляться, что сегодня ему пришла в голову мысль: а имеет ли смысл его дальнейшее существование?
В первый месяц их семейной жизни после очередного вечера, проведенного в одиночестве, Анна в сердцах бросила извечную фразу: «Выбирай. Или я, или она». На компромисс, как водится в нормальных семьях, пришлось пойти обоим. Анри отныне отправлялся в казино только раз в неделю строго по пятницам. Анна же со своей стороны никогда более не ставила подобных ультиматумов.
Это было давно, почти двадцать лет назад. С тех пор и до прошлого понедельника в их жизни ничего не менялось.
Кто бы мог подумать, что складывавшееся годами жизнеустройство будет разрушено в один миг безвестным итальянцем, вылетевшим на перекресток по красному сигналу светофора?
Первые дни после смерти Анны Анри помнил плохо. Необходимость совершать какие-то действия, несмотря на то что Мишель взял на себя все самое обременительное, помогала заполнить пустоту. Но сегодня, после похорон, осталась только пустота и ничего больше.
Находиться в квартире, где каждая вещь напоминала об Анне, было выше его сил. Анри вышел из дома, однако это не принесло облегчения. Бесцельно бродя по улицам Женевы, он то и дело натыкался на места, бередившие душу. В этом магазине на бульваре Швейцарии Анна могла часами перебирать дешевые блузки, чтобы наконец выдернуть из череды всевозможных тряпок нечто такое, что делало ее еще более неотразимой и желанной. Здесь, в ресторане на набережной Густав-Адор, они месяц назад праздновали день ее рождения.
Анри перешел по мосту Монблан на западный берег Роны. Ноги сами принесли его в казино.
Профессиональная выучка персонала позволяла всем, кто его приветствовал, сохранять на лицах невозмутимость. Иное дело — посетители. Анри ловил на себе удивленные взгляды. Сообщение о сегодняшних похоронах было во всех женевских газетах, и многие явно не ожидали увидеть его в этот день в таком месте.
Однако недоуменные взгляды и тихое перешептывание за спиной не очень тревожили Анри. Сейчас ему во что бы то ни стало требовалось забыться. Пить он не любил и не умел, рулетка же могла дать то, в чем он так нуждался. К тому же, продолжая ощущать всепожирающую пустоту, Анри инстинктивно стремился заполнить ее чем-то привычным.
В этот вечер он впервые в жизни проиграл весьма крупную сумму. Вопреки желанию, сосредоточиться на игре не удавалось. Рулетка же, несмотря на расхожее мнение о ней, как игре слепого случая, требовала холодного рассудка.
Анри не вел счета проигранным деньгам, методично покупая новые фишки в тот момент, когда зеленое поле перед ним становилось девственно чистым. Все же в какой-то момент он понял, что проиграл очень много, и нашел в себе силы остановиться.
Как ни странным это может показаться, помогло отсутствие опыта настоящих поражений. Проигранная сумма посеяла в нем не столько страх финансового ущерба, сколько некий непривычный дискомфорт, окончательно отбивший желание продолжать игру.
Выйдя из казино, Анри впервые посмотрел на проблему своего нового состояния с практической стороны. Что дальше? Прошлое не вернуть. А будущее — в чем оно? И какой в нем смысл? Строить новую жизнь в пятьдесят пять? Или доживать старую, находя забвение в воспоминаниях? Анри представил себя дряхлым стариком, сидящим перед телевизором, на экране которого в сотый раз мелькают затертые кадры прежней жизни. Представил — и содрогнулся.
Кажется, в эту минуту он и принял решение. Оставалось лишь продумать детали. Но по пути домой он успел и это.
Впрочем, дома его ожидал сюрприз. Стоило Анри зажечь люстру в гостиной, как в кресле обнаружился человек, прикрывший рукой глаза от внезапно хлынувшего света.
— Господи, Мишель, что ты здесь делаешь? — удивление Анри было совершенно искренним.
Друг детства смотрел на него все еще прищуренными глазами.
— Минуту назад мне казалось, что сплю.
— Но почему здесь? Софи выгнала тебя из дома?
— Именно так, — Мишель согласно кивнул головой.
— То есть? — не понял Анри.
— Она сказала, что тебе я сегодня нужнее, и буквально вытолкала меня из дверей. Впрочем, нельзя сказать, что я очень сопротивлялся. Твое лицо