распределение вновь стало осуществляться главным образом по месту работы. В рамках централизованной системы рационирования отдельные граждане были прикреплены к определенным магазинам, где они покупали все основные товары, и с 1930 года эти магазины очень часто оказывались в юрисдикции завода или учреждения, где эти люди работали. В результате возникла ситуация, напоминающая американскую систему здравоохранения: выделение льгот зависело от места работы, при этом более крупные предприятия обычно могли предоставить более выгодные преимущества, а менее крупные и менее значимые места работы (такие как кооперативы и колхозы) не могли их предоставить вовсе. Крупные предприятия «ведущих отраслей» получали преференции от центральной администрации снабжения, располагали более значительными финансовыми ресурсами для оплаты дополнительного продовольствия и оказывали более серьезное влияние на местные исполнительные органы, чем другие предприятия или существующие автономно городские торговые сети. Это явление можно охарактеризовать как форму корпоративизма, поскольку трудовые организации сотрудничали с руководством как с целью повышения производительности рабочих, так и для улучшения снабжения потребительскими товарами. Несмотря на то что впоследствии руководители стремились обуздать корпоративистские тенденции в партийном, государственном и промышленном аппарате, реконструкция системы распределения вновь подтвердила, что собственническая психология является постоянным элементом советской власти.

Глава пятая

На пути к новой модели

Реконструкция не принесла советским потребителям никаких положительных результатов: нехватка товаров с 1925 по 1927 год не была преодолена, а переросла в кризис потребления как в деревне, так и в городе. Ввиду сосредоточенности на индустриализации и сокращения доходной базы правительства возможности властей по смягчению кризиса были ограничены. Острота нехватки бюджетных средств нашла отражение в расширении торговли водкой в начале 1930-х годов. На фоне катастрофы коллективизации, потерь налоговых поступлений от частного сектора и обрушения цен на зерно и лесоматериалы на мировых рынках властям пришлось изыскивать нестандартным путем средства финансирования своих промышленных проектов и, разумеется, вновь обращаться к практике времен Гражданской войны, когда дефицит бюджета покрывался за счет денежной эмиссии. Если отбросить бюрократизм, неудивительно, что в 1931–1932 годах руководящие экономической политикой приняли меры по сокращению неприбыльной системы рационирования и восстановлению элементов рынка в торговле социалистического сектора[338]. Таким образом, голод сопровождался попытками нормализации, опирающимися на стратегии, внедренные в 1921 году. Как мы помним из четвертой главы, система заготовок была частично децентрализована, дифференциация заработной платы была увеличена, из системы рационирования были выведены промышленные товары, а в войне с рынком было объявлено перемирие. В последующие годы действие этих реформ было расширено. К 1936 году все пережитки политики военного коммунизма, кроме запрета на открытие частных лавок, были стерты из потребительской экономики.

С лишениями, однако, покончено не было, и в этой неблагоприятной обстановке Сталин и его соратники пытались сформулировать положительную программу социалистической торговли. По сравнению с политическими мерами 1920-х годов в 1930-х акцент был сделан на качественных аспектах розничной торговли. Все сходились на том, что в период НЭПа предприятия социалистического сектора не так умело справлялись с продажами, как частные торговцы. Это различие было особенно заметно в торговле предметами роскоши. Центральное правительство не могло позволить себе потерять налоговые поступления, ликвидировав частных поставщиков предметов роскоши, и потому социалистическим сетям было предписано создавать запасы товаров с высокой добавленной стоимостью и формировать себе более привлекательный образ. В розничной торговле Коммунистическая партия взяла на вооружение девиз «культурная советская торговля». В период с 1931 по 1934 год влияние этого лозунга было едва заметно, за исключением некоторых элитных кафетериев и «коммерческих» магазинов, которые продавали дорогие продукты питания и одежду обеспеченной части советских потребителей за пределами системы рационирования. К окончанию действия этой системы в 1935 году повестка «культурной торговли» получила широкое освещение в прессе и была распространена на всю систему розничных продаж.

В первых разделах этой главы отслеживается развитие парадигмы культурной торговли в 1930-х годах: ее появление в сфере торговли предметами роскоши вне системы рационирования, ее распространение на более широкий ряд советских магазинов в связи с попыткой модернизации розничной торговли, и ее роль в борьбе против бюрократизма – слабого места социалистической торговли. Далее обсуждается потребление и исследуется то, каким образом организация торговли формировала установки потребителей, после чего приводится краткое изложение количественных тенденций, существовавших в последовавшее после 1928 года десятилетие. В заключительной части главы освещаются два эпизода, подчеркивающие напряженную обстановку, в которой оказались власти вследствие выхода за рамки рационирования, когда «товарный голод» снова стал препятствовать розничной торговле в крупных городах Советского Союза.

Социалистическая модернизация: «культурная советская торговля»

В 1931 году, когда «культурная торговля» впервые начала упоминаться в речах и резолюциях в качестве политической цели, большая часть розничной торговли все еще осуществлялась кооперативами. В важнейшем программном заявлении о торговой политике, обращении Совнаркома, ЦК ВКП(б) и Центросоюза «О потребительской кооперации», сделанном в мае 1931 года, при перечислении недостатков этих объединений авторы даже назвали их «монополией», намекнув, что именно в этом кроется причина перебоев в советской торговле.

Основным недостатком в нынешней работе потребительской кооперации являются неповоротливость и бюрократизм в работе, ведущие к замораживанию товарооборота, вследствие чего нередко искусственно создается бестоварье при значительном увеличении товарных остатков на складах.

Эти недостатки в работе потребительской кооперации объясняются главным образом тем, что, вытеснив частника и завоевав монопольное положение на рынке, потребительская кооперация стала пренебрегать принципом хозяйственного расчета и задачей развертывания советской торговли, ошибочно предположив, что уже назрели условия для непосредственного перехода к прямому продуктообмену. При этом потребительская кооперация забыла, что вытеснение частника и частной торговли еще не означает уничтожения всякой торговли, что, наоборот, вытеснение частной торговли предполагает всемерное развитие советской торговли и развертывание сети кооперативных и государственных торговых организаций по всему Союзу ССР [Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам 1968, 2: 301].

Критику бюрократизма, разумеется, сложно назвать новым веянием. По большей части майское обращение повторяло стандартную линию партии. Тем не менее в нем была обозначена приверженность советского руководства «торговой» модели экономических отношений, а не «распределению» товаров. Новая директива обеспечила вывод большинства промышленных товаров из системы рационирования, а также обязала кооперативы прекратить выделять товары для конкретных потребителей, кроме случаев, когда это особо предписывалось кампанией «стимулирования». Наконец, в обращении и предупреждалось об опасностях, которые несет существование «монополии», и обозначалась необходимость «перестройки работы потребительской кооперации на новых началах» – однако в нем также однозначно утверждалась первостепенная роль кооперативов в социалистической розничной торговле. Потребительским кооперативам было предписано открыть две тысячи новых магазинов в крупнейших городских районах, и им гарантировали, что государственные торговые