Интерес к хайкингу во многом объясняется желанием вырваться за пределы технологического ландшафта и добраться до некоего природного субстрата: выражаясь словами Маккея, чтобы за «машинным влиянием» увидеть «первобытное влияние». Но, по иронии судьбы, хайкинг тоже зависит от технологий. Многие из самых первых хайкеров добирались до гор на поездах и автомобилях. Сегодня одни технологии (например, мобильные телефоны или квадроциклы) считаются предосудительными, в то время как другие (например, очистители воды, походные печи и GPS-локаторы) признаются вполне допустимыми. В любом случае, технологии неумолимо проникают в дикую природу, позволяя хайкерам открывать новые для себя земли, путешествовать по-новому, думать в новых терминах и приспосабливаться к новым ценностям.

Дикая природа выглядит иначе в неоновом свете технологий. С точки зрения защитников природы, технологический ландшафт – это просто разоренный ландшафт дикой природы. Но если посмотреть на этот вопрос через призму технологии, то дикая природа представляет собой всего лишь ультра-минималистский технологический ландшафт, предназначенный для отдыха от жизни в более сложных технологических ландшафтах. Читатели, выросшие на книгах Джона Мьюира и Эдварда Эбби, вероятно, скривятся, услышав это мнение – как, впрочем, и я когда-то. Так уж сложилось, что мы весьма недоброжелательно относимся даже к теоретической возможности смешения технологий и дикой природы. Однако во время похода по Международной Аппалачской тропе я перестал быть столь категоричным. В то время как большинство троп тщательно скрывают свои непростые отношения с технологиями и для этого запрещают проезд моторизованного транспорта, избегают пересечения с дорогами, маскируют свою собственную конструкцию, и всеми другими способами как можно лучше подражая первобытной природе – IAT несет ее беззастенчиво, как улыбающийся рот, полный золотых зубов.

* * *

Я долетел до Ньюфаундленда и продолжил путешествовать автостопом. Большая часть ньюфаундлендского сегмента тропы проходит по шоссе 430, которое предприимчивая местная туристическая ассоциация окрестила «тропой викингов». Отправившись в путь из города Дир-Лейк, я переезжал от одного городка к другому, останавливаясь то тут, то там и совершая непродолжительные походы по наиболее живописным местам. (По мнению архитекторов тропы, сочетание длинных поездок и коротких походов идеально подходит большинству людей. Интересы сквозных хайкеров, очевидно, интересовали их в последнюю очередь.) В конце концов я добрался до самой северной точки тропы – места под названием Воронья голова. Там я прогулялся по гравийной дорожке меньше трех миль, прежде чем добрался до обрыва, с которого открывался вид на бескрайний океан, усеянный айсбергами. Я не обнаружил ни одного знака, указывающего на конец тропы. Вернее, раньше там был какой-то знак, но, как я узнал позже, его сдуло ветром. Я долго бродил вдоль обрыва, пытаясь представить, чтобы я почувствовал, если бы пришел сюда из Джорджии.

Я точно не испытывал ни малейшего триумфа. Скорее, меня охватило чувство вины и растерянности. Попав туда автостопом, я сам лишил себя возможности познакомиться с местными ландшафтами в неторопливом режиме, который доступен только при сквозном хайкинге. Автостоп – это слишком просто и быстро.

Впрочем, у автостопа есть один плюс: это отличный способ познакомиться с местными жителями. Уютно устроившись в машине и глядя на дорогу, люди почти сразу начинают вести непринужденную беседу. За удивительно короткий промежуток времени неловкость, подозрительность и боязнь, что рядом с тобой может оказаться маньяк-убийца, сменяются ощущением, что ты знаком с этим человеком всю жизнь. На Ньюфаундленде мне довелось поездить с рыбаками, шахтерами, плотниками и даже с одним дальнобойщиком, перевозившим утилизируемые отходы на фуре, на решетке радиатора которой красовалась пара лосиных рогов. (Он рассказал мне, что в среднем сбивает около двадцати лосей в год.) Водители были исключительно щедры. Они постоянно предлагали мне пиво и наркотики – долгожданная инверсия традиционной экономики автостопа, которая осуществлялась по формуле «задница-бензин-или-травка». В свою очередь, все, что им было нужно – это просто поболтать с кем-нибудь.

Мне удалось спросить каждого из этих водителей, слышали ли они что-нибудь о Международной Аппалачской тропе, по одному из сегментов которой мы, собственно, и ехали, которая однажды протянется до самого Марокко. Все как один отрицательно покачали головой. Несколько водителей сказали, что видели исхудавших мужчин и женщин с рюкзаками и «лыжными палками» обочине шоссе, хотя никто не знал, куда и зачем они шли. На этих длинных перегонах водители и хайкеры следовали по одному и тому же маршруту, но они находились в двух разных ландшафтах – стране медленных и стране быстрых. Поэтому странно, хотя и довольно логично, что Дик Андерсон впервые задумался о создании Международной Аппалачской тропы, когда ехал по шоссе. Как я узнал позже, тропы и шоссе, подобно змеям, обвивающим кадуцей, символизируют собой единство и борьбу противоположностей.

* * *

Большинство людей сильно удивляются, узнав, что американская система межштатных автомагистралей в том виде, в котором она существует в настоящее время, была впервые задумана основателем Аппалачской тропы Бентоном Маккеем. В 1931 году Маккей (вместе со своим другом, лесничим Льюисом Мамфордом) выдвинул идею «хайвеев вне городов», которая должна была решить проблему высокоскоростного движения и городских пробок. Суть проблемы, по мнению Маккея, заключалась в том, что дорожная сеть возникла на месте древних троп, которые со временем превратились в верховые тропы и проселочные дороги. Автомобили принципиально отличались от фургонов и дилижансов как своими возможностями, так и ограничениями, поэтому Маккей предложил строить для автомобилей отдельные, как и для поездов, дороги, по которым они смогли бы ездить максимально быстро.

Во многом благодаря закону 1956 года о федеральных хайвеях, основные шоссе сейчас, как правило, идут в обходов городов и вдоль них тянутся не ряды дешевых магазинов (Маккей называл их «автомобильными трущобами»), а лесополосы. Автомобили становились быстрее, города – тише, а цивилизация начала приспосабливаться к новому виду транспорта. Более быстрый, чем лошадь, более гибкий, чем железнодорожный вагон, автомобиль идеально подходил для такой большой, мобильной и индивидуалистической страны, как послевоенная Америка. Сейчас, несмотря на осознание многочисленных недостатков автомобиля, а именно его неэффективности, неокологичности и способности убивать людей, де-факто он остается нашим основным видом транспорта, отчасти потому, что под него заточены буквально все остальные элементы американских ландшафтов.

Хотя современные межштатные хайвеи появились совсем недавно, их история насчитывает тысячи лет. Когда первые пешеходные дорожки расширились и стали дорогами, люди захотели сделать их более быстрыми. Для этого поверхность дороги искусственно упрочнялась и поднималась над землей, чтобы ее меньше размывало водой (собственно, отсюда и название – highway. Англ. high – «высокий» и way – «путь». – Прим. переводчика). В отличие от троп, строительство дорог всегда требовало огромных трудозатрат, поэтому они прокладывались только тогда, когда правители были в состоянии найти необходимую рабочую силу (обычно рабов и солдат). В результате самые первые хайвеи стали щупальцами великих империй. Они использовались главным образом для передвижения королевских особ и королевской армии, а также для передачи королевской информации. В императорском Китае тщательно утрамбованные широкие дороги (чи дао), вдоль которых росли вечнозеленые деревья, были вымощены плоскими камнями и имели колею, которая точно соответствовала длине осей императорских повозок и экипажей; по средней полосе этих трехполосных хайвеев могли ездить исключительно члены императорской семьи. Вдоль римских via publicae (лат. – общественных дорог) стояли каменные колонны, на которых указывалось расстояние до Рима. Завоевав новый регион, ассирийцы строили новые дороги для того, чтобы быстрее доставлять военные депеши и перебрасывать войска для подавления восстаний. То же самое делали майя. Вступив на престол, новый правитель инков мог приказать построить новую мощеную дорогу даже в тех случаях, когда старая дорога находилась в удовлетворительном состоянии, – просто для того, чтобы показать, что он контролирует эту землю.