Начинаются знаменитые Пунические войны между Римом и Карфагеном и длятся долго, с множеством жертв, с множеством перипетий, на которые мы сейчас не будем отвлекаться. Но в конце концов Рим побеждает, и сначала практически все Западное Средиземноморье становится сферой влияния Рима, а параллельно с этим римские легионы двигаются на восток и подчиняют Балканы, Грецию, Ближний Восток. В той или иной форме какие-то завоеванные земли становятся римскими провинциями, какие-то восточные царства заключают договоры с Римом. Влияние Рима растет все больше и больше.

И вот в последние века до нашей эры Рим формально называется Республикой, но, по сути дела, уже является огромной мощной империей, занимающей гигантские территории. А дальше республика с ее свободами начинает прогибаться под тяжестью захватов. Казалось бы, при чем тут захваты? Но меняется все: законы, установления, обычаи, которые были рассчитаны на маленький или даже не очень маленький отдельный город, теперь должны учитывать существование этих гигантских территорий, принадлежащих Риму. Каким-то образом учитывать, что есть теперь огромные армии, которые очень часто формально, конечно, служат Риму, а фактически с каждым веком все больше служат своим конкретным полководцам. А ветеранов этих армий надо где-то селить, и им обычно обещают земельные участки, например, на захваченных территориях. Все прежние законы и установления трещали под напором хлынувших в Рим невероятных богатств и волн новой культуры – вернее, культур, новых религий.

И вот эта прежняя компактная, очень мускулистая и строгая республика, по крайней мере как нам ее описывают тоже историки, в которой слово «гражданин» было фактически синонимом слова «воин», с суровыми римскими добродетелями, с преданностью интересам города, с готовностью в любой момент пожертвовать жизнью ради Рима, – она уже совсем другая. Эти добродетели уходят в прошлое, меняется вся система ценностей, идет ожесточейнейшая борьба за власть, происходят гражданские войны. Войска Луция Корнелия Суллы заходят в Рим, чтобы, как он говорит, «освободить родину от тиранов», и изгоняют из города его противника Гая Мария и его видных сторонников. Потом войска Мария входят в Рим и учиняют террор в отношении своих противников. После смерти Мария в Риме вновь утвердится Сулла, и будет объявлен бессрочным диктатором, и займется массовым истреблением своих оппонентов. Гражданские войны, подкуп избирателей, много всего интересного происходит. И на волне всех этих безумных перемен появляется Юлий Цезарь, который получает в Риме неограниченную власть.

На некоторое время наступает относительное умиротворение. А затем заговорщики убивают Цезаря[41], и после этого события Рим снова утопает в гражданских войнах. И вот тут, в I веке до н. э., то есть почти за сто лет до момента прихода к власти нашего героя, начинаются события, непосредственно касающиеся его. Убийцы Цезаря – Брут, Кассий и другие побеждены его сторонниками. Самые яркие из последних – это Марк Антоний и Октавиан, которого позже назовут Октавианом Августом. Они сначала сражаются вместе против своих врагов, затем некоторым образом делят сферы влияния, и Антоний получает в управление восточные территории и отправляется в Египет, где ему предстоит встретить Клеопатру[42], а Октавиан остается в Риме. Очень быстро отношения между ними становятся все более напряженными. Это соперничество, борьба за власть, в которой Антоний и Клеопатра проигрывают и Октавиан фактически становится единовластным правителем всех территорий, подчиняющихся Римской республике. Вот только от самой республики уже почти ничего не осталось. Вернее, формально республиканская оболочка сохранилась, существовали названия и институты. Остался римский сенат, где заседали знатнейшие и наиболее уважаемые люди города, и конечно же они вроде бы должны все решать. Осталось множество выборных государственных должностных лиц – магистратов, в частности два консула, которых выбирают каждый год.

По итогам выборов два человека становятся консулами и в течение следующего года обладают высшей властью в городе – а теперь уже во всем государстве. За ними ходят ликторы, которые носят фасции – специальные пучки розг, в которые воткнуты топорики. Это символ власти высших магистратов: так, за консулами ходило самое большее число ликторов – 12. Республиканские декорации держались крепко, после победы Октавиана над противниками все вроде было, как раньше, как за несколько веков до этого. А на самом деле все изменилось. Потому что теперь реально у власти находится Октавиан Август. Человек, который ведет себя невероятно хитро. Он прекрасно понимает, что вся власть у него в руках. Он опирается на армию. Он уже победил Антония. И многие другие его противники повержены. Сенаторы тоже это понимают, но все делают вид, что это не совсем так. Существует странный баланс: Октавиан ведет себя очень тихо, очень скромно, он всячески подчеркивает свою незаметность, скажем так. Он называет себя принцепсом, то есть первым сенатором, первым среди равных. О нет, он не царь, ни в коем случае! Не император, не всеобщий господин. Он демонстративно дистанцируется от очень памятного всем образа Юлия Цезаря. Тот, все время занимая разные республиканские посты, как известно, вел себя так, что никогда не смолкали слухи о его стремлении к царской власти. Он принял 10-летнюю диктатуру (так называлась чрезвычайная должность в Риме, срок пребывания в которой ограничивался обычно 6 месяцами), принимал многочисленные почести, относился благосклонно к своему обожествлению, более того – разными способами подчеркивал свою легендарную связь с богами. И это различие сразу бросалось в глаза. Октавиан одевается очень скромно, живет в скромном доме. Настаивает на том, чтобы все ходили в домотканой одежде, то есть сделанной из ткани, сотканной женщинами его семьи. Это часть его политики, говорящей, что он как бы возрождает республику. Он – защитник строгих республиканских нравов, противник разнузданной роскоши. Свою собственную дочь Юлию он высылает из Рима, вроде бы за развратное поведение, хотя не исключено, что за участие в заговоре. Он такой суровый, строгий республиканец. И это все происходит в самое последнее десятилетие I века до н. э. – в начале I века н. э., когда Рим уже познал вкус невероятного богатства, видел его блеск. Видел огромные виллы и сказочные поместья аристократов. Уже знает о Лукулле[43] и его фантастических пирах. Слышал историю о том, как повар как-то раз подал Лукуллу роскошный, как всегда, но, по представлению последнего, недостаточно роскошный обед и на вопрос возмущенного хозяина ответил, что сегодня не ждут гостей, – а в ответ получил бессмертное «Лукулл обедает у Лукулла». Все должно быть неизменно изысканно, десятки перемен блюд, продукты к столу со всех концов империи, расточительно роскошные одеяния у римлян и у римлянок…

На этом фоне Октавиан с его строгостью, с его умеренностью должен, очевидно,