Нэн сказала, что все само падает мне к ногам, мол, мне и пальцем шевелить не надо. Такого не было никогда, но вообще-то, если я по-настоящему старалась, то всегда получала, что хотела.

А сейчас нет.

Сейчас, как бы я ни старалась, а я в жизни не старалась так сильно, помочь Гарреттам не получается. Хуже всего, что начались сложности с Джейсом. Я предложила тренировать его:

– Если твой папа записал план тренировок, я могу прочесть его и давать тебе задания.

– План был у него в голове. Так что спасибо, я сам справлюсь.

Грязный от пиломатериалов, которые доставлял, Джейс открывает кран у заставленной посудой раковины, ополаскивает лицо, потом наклоняется, чтобы попить, и по неосторожности смахивает со стола полупустой стакан молока. Стакан падает на пол, но вместо того, чтобы поднять, Джейс пинает его так, что он скачет по линолеуму, оставляя молочный след.

Тревога металлическими пальцами стискивает мне горло.

Я подхожу к Джейсу и касаюсь его плеча. Он опустил голову, и я чувствую, как бьется жилка у него на щеке. Джейс не шевелит плечом и на меня не смотрит. Металлические пальцы еще сильнее сжимают мне горло.

– Эй, братан! – кричит Тим с заднего двора, где пылесосит бассейн. – Эта хрень не засасывает грязь, а плюется ею. Не поможешь?

– Ага, я починю, – отвечает Джейс, не шевелясь.

– Что бы мы все без тебя делали? – весело спрашиваю я. – Все бы сломалось!

Джейс фыркает, шутку явно не оценив:

– Разве все уже не сломано?

Я тесно прижимаюсь щекой к его плечу, массируя ему спину:

– Ну чем тебе помочь? Я все сделаю.

– Саманта, ты мне не поможешь. Только… – Джейс отворачивается и прячет руки в карманы. – Я хочу побыть один.

Я отступаю к кухонной двери:

– Да, конечно. Я домой пойду.

На нас это совсем не похоже. У порога я задерживаюсь, ожидая… сама не пойму чего.

Джейс кивает и, не взглянув на меня, начинает вытирать молоко.

Дома у нас так же чисто, тихо, безжизненно. Уличный шум заглушает система кондиционирования. Я поднимаюсь по лестнице, словно бреду по воде или словно на ногах у меня свинцовые туфли.

На полпути я вдруг сажусь, прислоняюсь к следующей ступеньке и закрываю глаза.

С тех пор как это случилось, я тысячу раз собиралась рассказать правду: утаивать нечто важное от Джейса было невмоготу. Каждый раз я прикусывала язык, думая: «Я потеряю Джейса, если скажу правду».

Теперь я знаю наверняка.

Я уже его потеряла.

* * *

Вечером того дня в гостиной горит только одна лампа. Мама любит потолочный свет – значит, там не она. Я права: в большом кресле у камина сидит Клэй. Он без обуви, у его ног лежит крупный золотистый ретривер. Мама крепко спит, свернувшись калачиком на диване, пряди волос выбились из аккуратного пучка и рассыпались по плечам.

– Это Курвуазье, – объявляет Клэй, кивая на пса. – Я зову его Кори. Он чистокровный, от родителей-чемпионов. Сейчас он уже стар.

В самом деле, нос у Кори седой. Он положил голову на босую ногу Клэя, но, увидев меня, поднял ее и приветственно замахал хвостом.

– Не знала, что у тебя есть собака. Мама спит? – спрашиваю я, хотя это очевидно.

– День получился тяжелый. В пять вечера встреча с избирателями в «Дженерал Динамикс», потом выступление в «Республиканцах за перемены» и ужин в таверне «Белая лошадь». Твоя мама – профессионал, на полпути не останавливается. Она заслужила отдых.

Клэй встает, берет со спинки дивана бежевую вязаную шаль и накрывает маму.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Клэй кладет мне руку на плечо:

– Присядь, Саманта! Ты вон тоже жжешь свечу с обоих концов. Кстати, у Гарреттов как дела?

Как он может спрашивать о таком совершенно спокойным тоном?!

– Не очень хорошо, – отвечаю я.

– Ясно, невезуха. – Клэй потягивает вино из бокала. – Малый бизнес вообще сплошной риск.

– Почему бы тебе хотя бы не изобразить сочувствие? – интересуюсь я неожиданно громким для тихой гостиной голосом. Мама дергается во сне и утыкается в подушку. – Можно подумать, ДТП случилось по воле Божьей, а ты в нем не участвовал. Можно подумать, ты хоть примерно представляешь, каково сейчас Гарреттам.

– А ты много обо мне знаешь? – Клэй делает еще один глоток вина и гладит Кори по голове. – Что такое бедность, я знаю не понаслышке. Мой отец держал автозаправочную станцию, я вел бухгалтерию. Городишко наш можно было запросто пересечь и без машины. Жителей Западной Виргинии иначе чем прижимистыми не назовешь. Не раз и не два выручки не хватало на зарплату работникам и самому отцу. Я прекрасно понимаю, что чувствуешь, когда нищета берет за горло. – Клэй впивается в меня взглядом. – Нищету я оставил далеко позади. Твоя мама – настоящий билет в счастливое будущее. Я не позволю злюке-тинейджерке отнять золотой шанс у нее. Или у меня.

Мама снова шевелится и сворачивается калачиком – точь-в-точь эмбрион.

– Перестань общаться с этой семьей, – говорит Клэй чуть ли не вкрадчиво. – Немедленно. Иначе все пойдет наперекосяк. От тинейджеров с бушующими гормонами деликатности не жди.

– Я не мама, – парирую я. – И тебя слушать не обязана.

Клэй откидывается на спинку кресла. Белокурая прядь падает на лоб.

– Ты, конечно, не мама, но далеко не дурочка. – Клэй прищурился. – Ты просматривала гроссбухи в магазине Гарреттов?

И я, и Тим, и Джейс – мы все просматривали. Я не гений математики, но цифры не обнадеживают. Мистеру Гарретту будет из-за чего щелкать ручкой.

– Контракт с Избирательным штабом Рид ты не замечала? Твоя мама использует доски Гарреттов для транспарантов, пропагандистских щитов, знаков, а это очень-очень много пиломатериалов. Грейс хотела работать с «Лоус»,[26] но я посоветовал выбрать местный бизнес, чтобы произвести хорошее впечатление. Для магазина это стабильный доход вплоть до ноября. Водно-теннисный клуб тоже пользуется услугами магазина Гарретта по предложению твоей мамы. Клуб строит новое крыло для крытого бассейна. Вот еще один источник дохода для магазина. А ведь несколько слов – и источник перекроют. Мол, древесина невыдержанная, качество дрянное.

– К чему ты ведешь? Если я не порву с Джейсом, ты… расторгнешь эти контракты?

В свете лампы волосы Клэя золотятся, как у ангела. Они почти такого же цвета, как шерсть Кори. Белая рубашка, закатанные рукава, голубые глаза, такие огромные и честные, – на вид Клэй сама невинность и порядочность.