Вид у мамы совершенно недоуменный.

– Помощником профессора? – наконец спрашивает она.

– Да, мам. – Трейси закрывает меню. – Еще мы вместе снимем квартиру.

На первый взгляд их старая битва продолжается: Трейси бунтует, мама ее осаживает. Только в последнее время мама все чаще первой отводит взгляд. Вот и сейчас она смотрит на салфетку, которую постелила на колени, осторожно подносит к губам стакан с водой, делает глоток и говорит:

– Вот так новости!

Подходит официант, и мы берем тайм-аут. Мы слишком хорошо воспитаны или натренированы, чтобы демонстрировать эмоции перед служащими клуба. Официант уходит, мама тянется к шелковому кардигану, который повесила на спинку стула, и что-то достает из кармана:

– Наверное, самое время показать вам кое-что. – Она расправляет газету и кладет ее между Трейси и мной.

«Уникальное предложение! Дом-мечта! Расположенный в тихом районе одного из прекраснейших городов Коннектикута, этот дом воплощает все самое лучшее – развитую инфраструктуру, близость набережной и пляжа, деревянные полы, бытовую технику высочайшего качества. Цену можно узнать в агентстве "Постскриптум-недвижимость"».

Я смотрю на объявление, не понимая, в чем дело. А вот Трейси понимает тут же:

– Ты продаешь наш дом? Мы переезжаем?

– Переедем мы с Самантой. Ты будешь уже в колледже, – отвечает мама, в голосе которой заметен слабый намек на былую резкость.

Лишь тогда я узнаю наш дом, снятый в непривычном для меня ракурсе, – со стороны дома Гарреттов.

– Решение вполне разумное, – торопливо говорит мама, потому что официант бесшумно ставит перед ней тарелку с зеленью. – Слишком много места для двоих. Слишком много… – Мама затихает, накалывая вилкой ломтик редиса. – Агентство берется продать дом максимум за месяц.

– За месяц?! – взрывается Трейси. – Саманта же школу заканчивает! Куда вы переедете?

Мама дожевывает зелень и промокает губы:

– Может, в новый кондоминиум у залива. Пока не разберемся что к чему. Для Саманты особых перемен не будет. Она пойдет в Ходжес.

– Верно, – бормочет Трейси. – Господи, мама, разве ей без того мало перемен?

Я отмалчиваюсь, но Трейси по-своему права. Кто та девушка, которая приходила сюда в начале лета? Она дружила с Нэн, сердилась на Тима, впадала в ступор при виде Клэя, скрывая своего бойфренда?

Но ведь получается, что права мама? Все уже изменилось.

Наш дом – порождение маминого вкуса, подтверждение того факта, что она заслуживает лучшего во всем. А мне нравился вид из окна. Долгое время это составляло мою сущность: я была девушкой, которая наблюдала за Гарреттами.

Но я больше не пассивный наблюдатель. Между мной и Джейсом существует нечто настоящее, живое. Главное в нем не то, как оно выглядит издалека, а то, чем оно является на самом деле. И это никогда не изменится.

Раннее утро. Наступил День труда, первый понедельник сентября. Завтра начинаются школьные будни с вереницей занятий повышенной сложности, домашних заданий, самых разных ожиданий. Проснувшись, я чувствую перемены – неподвижный воздух словно загустел. Коннектикутское лето сдает свои позиции – не за горами осень. Затемно я на велосипеде еду к океану, чтобы поплавать. Сначала судорожно гребу, потом просто лежу на воде и смотрю на блекнущие звезды. Этой осенью я обязательно пробьюсь в школьную команду по плаванию.

На рассвете я возвращаюсь домой и как раз выхожу из душа, когда слышу голос:

– Саманта! Сэм!

Я вытираю голову полотенцем и подбегаю к окну. Еще темновато, но я хорошо вижу Джейса. Он стоит у шпалер и держит что-то в руке.

– На секунду отойди в сторону! – просит он.

Я отхожу, и в окно по идеальной дуге влетает газета.

Я выглядываю в окно:

– Ну и меткость! Только я «Горн Стоуни-Бэй» не выписываю.

– Внутрь посмотри.

Я снимаю резинку и разворачиваю газету. Внутри зонтик морковника, хрупкий, с зеленой, как по весне, сердцевиной. Стебель обмотан запиской: «Загляни к соседям. Твоя колесница готова!»

Я спускаюсь по шпалерам. На подъездной дорожке Гарреттов стоит «мустанг», бамперы темно-зеленые, вместо драных сидений гладкая коричневая кожа.

– Красавец! – восклицаю я.

– Я хотел подождать, пока не приведу его в идеальный вид, пока не покрашу полностью. Но потом понял, что до идеала ждать еще долго.

– Статуэток гавайских танцовщиц еще нет, – отмечаю я.

– Хочешь станцевать гавайский танец – добро пожаловать. Только переднее сиденье продавлено. Придется лезть на капот.

– И поцарапать краску? – спрашиваю я, улыбаясь. – Ни за что!

– Прошу!

Джейс распахивает дверцу, запускает меня, а сам легко перепрыгивает через дверцу со стороны водителя.

– Здорово! – смеюсь я.

– Класс, да? – Джейс доволен. – Я тренировался. Самое главное – это не напороться на рычаг переключения передач.

Я хохочу, Джейс поворачивает ключ зажигания, и «мустанг» с ревом оживает.

– Он на ходу! – кричу я радостно.

– Разумеется! – самодовольно ухмыляется Джейс. – Пристегивайся. Покажу тебе кое-что еще.

На улицах Стоуни-Бэй тихо: магазины еще не открылись, «Завтрак на палубу!» еще не развернул навес, а вот почтальоны работу уже закончили. Мы едем по длинной дороге вдоль пляжа и сворачиваем у «Клэм шэка», где прошло наше первое свидание.

– Сэм, пошли!

Я беру Джейса за руку, и мы идем по пляжу. Песок еще холодный, плотный и влажный от недавнего прилива, но воздух мерцает – значит, день будет жаркий.

Каменистой тропкой мы бредем к маяку. Еще не совсем светло, и Джейс придерживает меня за талию, помогая перелезать через крупные неокатанные глыбы. У маяка он подталкивает меня к эмалированным трубкам, которые ведут на крышу:

– Лезь первая. Я за тобой.

По лестницам из трубок мы попадаем на площадку, где огромный прожектор смотрит в океан, потом поднимаемся на чуть скошенную крышу.

Джейс смотрит на часы:

– Осталось десять секунд, девять, восемь…

– Сейчас что-то взорвется?

– Т-ш-ш! Привилегия почтальона – я знаю, когда это случится. Т-ш-ш! Смотри, Саманта!

Мы ложимся рядом, беремся за руки и смотрим на океан: на востоке встает солнце.