– Саманта, я ни к чему не веду, – с улыбкой заявляет Клэй. – Я просто излагаю факты. Выводы сделаешь сама. – Он выдерживает эффектную паузу. – Твоя мама утверждает, что ты большая умница.

Ранним утром следующего дня я пересекаю короткий отрезок между нашим двором и соседским, чтобы разыскать Джейса.

На подъездной дорожке я слышу, как он насвистывает, и едва сдерживаю улыбку.

Его загорелые ноги в сношенных конверсах торчат из-под «мустанга». Он подложил под спину скейтборд Даффа и колдует над днищем машины. Лицо его я не вижу, чему очень рада: неизвестно, смогу ли я посмотреть ему в глаза.

Джейс узнает меня по звуку шагов. Или по обуви.

– Сэм, детка, привет! – Голос у него звучит спокойнее и бодрее, чем в последнее время. Джейс – само умиротворение, он занимается любимым делом, ненадолго забыв обо всем.

Я сглатываю. Горло свело, будто слова спутались в удушающий комок.

– Джейс… – У меня даже голос чужой. Очень кстати: проще думать, что говорю не я. Я откашливаюсь. – Я не могу с тобой больше встречаться.

Бедняга не слышит из-под машины и не понимает, о чем я.

– Не видишь меня? Сейчас вылезу. Нужно подкрутить эту штуковину, иначе все масло вытечет.

– Нет. Я не могу с тобой встречаться.

– Что?!

Судя по глухому стуку, Джейс пытается сесть, забыв, где находится. Из-под машины он вылезает с жирным черным пятном и с красным следом от удара на лбу. Пятно наверняка превратится в синяк.

– Я не могу с тобой встречаться. Не могу… ни нянчить Джорджа и Пэтси, ни встречаться с тобой. Извини.

– Сэм… В чем дело?

– Ни в чем. Я просто не могу. Я… ты… Теперь это невозможно.

Джейс стоит рядом, такой высокий… Он так близко, что я чувствую его запах: мятная жвачка, колесная смазка, порошок «Тайд».

Я отступаю на шаг. Я должна, обязана… Уже достаточно несчастий. Клэй ведь точно не шутил. Достаточно вспомнить, с каким лицом он сказал мне, что порвал с прошлым, и каким безжалостным голосом велел маме ехать дальше. Если не решусь, он пойдет на все, чтобы разорить Гарреттов. Особых усилий не потребуется.

– Я не могу, – повторяю я.

– Сэм, не делай так! – качает головой Джейс. – Дай мне шанс исправить ошибку. В чем моя ошибка?

– Дело не в тебе! – Старейшая, глупейшая отговорка на свете. А в моем случае – правдивейшая.

– Не узнаю тебя! Ты так не можешь поступить! Ну в чем дело? – Джейс шагает ко мне с полными тревоги глазами. – Скажи, чтобы я все исправил.

Я складываю руки на груди и отступаю еще на шаг:

– Все тебе не исправить, Джейс.

– Конечно, я ведь даже не знаю, что не так. В толк не возьму. Поговори со мной, Сэм. – Джейс понижает голос: – Дело в сексе?.. Мы поторопились? Давай сбавим обороты… Давай, Сэм, что угодно сделаем. Дело в твоей маме? Ну скажи, в чем?

– Мне пора, – заявляю я, отворачиваясь.

Джейс хватает меня за руку, чтобы остановить, а я словно съеживаюсь.

Он смотрит так, будто своим глазам не верит, потом отпускает меня:

– Ты… не хочешь, чтобы я к тебе прикасался? Почему?

– Я не могу больше разговаривать. Мне пора.

Я должна уйти, пока это еще возможно, пока я не выложила правду без оглядки на возможные последствия для мамы, Клэя и магазина Гарреттов. Я должна!

– Ты уходишь… просто так? Уходишь, и точка? Прямо сейчас? Я люблю тебя. Ты не можешь…

– Я должна…

Каждое слово душит. Я разворачиваюсь и ухожу по подъездной дорожке, стараясь двигаться спокойно. Не бежать. Не плакать. Ничего не чувствовать.

Я слышу быстрые шаги – это Джейс идет следом.

– Оставь меня в покое, – бросаю я через плечо и теперь спешу домой, словно там убежище.

Джейс может легко догнать меня и перегнать, но отстает. Я распахиваю тяжелую дверь, вваливаюсь в переднюю и сворачиваюсь клубком, зажав глаза руками.

Я жду, что меня призовут к ответу. Жду Элис, решившую меня поколотить. Жду миссис Гарретт с Пэтси на руках, впервые рассердившуюся на меня. Жду Джорджа, искренне недоумевающего, что случилось с Сейлор Мун. Но ничего подобного не происходит. Кажется, я бесследно исчезаю с лица земли.

Не меня сбила машина. Не у меня восемь детей и девятый на подходе. Не мне нужно спасать семью от хаоса и думать о продаже машины, своей единственной отдушины.

Каждое утро, проснувшись, я хочу накрыться одеялом с головой, а потом ненавижу себя. Беда случилась не со мной. Я девушка без жизненных проблем и с трастовым фондом за спиной, как и сказала Джейсу. Ненавижу себя, а из кровати выбраться не могу.

Мама теперь сама оптимистичность и заботливость – готовит мне смузи, подкладывает на кровать сверточки с жизнерадостными записками: «Увидела этот топик и поняла, что он создан для тебя», «Купила себе сандалии и решила, что и тебе такие понравятся». Мама не упрекает за то, что я сплю до обеда. Она не замечает, что я уклоняюсь от разговоров, и заполняет тишину бодрой болтовней.

За ужином они с Клэем трещат о том, как следующим летом отправят меня на практику в Вашингтон или в Нью-Йорк. Не перспективы, а сказка, одна привлекательнее другой. «Это весомый вклад в твое будущее!» – восклицает мама, а я молча глотаю чаудер.

Мамина реакция меня больше не волнует, и я увольняюсь из водно-теннисного клуба. Нэн в сувенирном магазине, в считаных ярдах от меня. Я чувствую волны ее презрения, и мне становится дурно. Вместо того чтобы следить за посетителями олимпийского бассейна, я смотрю в пустоту.

В отличие от Фелипе из «Завтрака на палубу!», мистер Леннокс не злится. Напротив, он отговаривает меня, когда я сообщаю, что увольняюсь, и протягиваю чистые, аккуратно сложенные юбку, футболку и куртку.

– Ну вот, мисс Рид! Вы ведь… – Он выглядывает в окно, делает глубокий вдох и закрывает дверь кабинета. – Вы ведь не примете столь опрометчивое решение?

Я отвечаю, что должна, и удивляюсь его трогательному беспокойству.

Мистер Леннокс достает шелковый носовой платок из кармана пиджака и протягивает мне:

– Иметь вас в штате одно удовольствие. У вас невероятная трудовая этика. Очень не хотелось бы, чтобы вы увольнялись так импульсивно. Может… сложилась деликатная ситуация, из-за которой вам неприятно находиться в клубе? Это новый спасатель? Он заигрывает с вами неподобающим образом?

Меня разбирает истерический хохот, но в больших карих глазах мистера Леннокса, из-за волнения кажущихся еще больше, искренняя тревога.

– Может, мне нужно с кем-то поговорить? – не унимается он. – Не хотите облегчить душу?