Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 25
Сидеть без дела Стефани не любила. Она вечно находила себе занятие, будь то стрельба, фехтование или верховая езда. Но ушибленная нога не позволяла девушке заняться ни первым, ни вторым, ни третьим. Оставались чистка оружия и чтение книг. Еще, конечно, была музыка, но гитара лежала в шато. Да и вряд ли сейчас, находясь в столь растерянном состоянии, она бы взялась за дело, к которому не возвращалась несколько лет.
Пистолет и ружье были уже начищены до блеска, а очередной роман дочитан. Посему девушка лежала на кровати и тоскливо пялилась в балдахин, отправив Лидию за новой книгой и свежими эклерами. Как никогда она скучала по фехтованию, ведь с момента пропажи Лорента в лесу девушка еще не тренировалась. Потеря крови отняла много сил. На восстановление ушло время, и вот теперь нога не позволяла нормально передвигаться.
На месте не сиделось. Поэтому Стефани умело прыгала на одной ноге по комнате, пока никто не видел. Причиной столь бурной деятельности стало желание избавиться от мыслей в голове. Навязчивых, громких, позорящих. Стоило только остановиться, как совесть принималась всячески изводить ее. Сладость прошедшей ночи угасла, выветрилась, как пьянящий вкус десертного вина. Вместо нее пришло сожаление. И как бы девушка ни старалась, ни уговаривала себя, стыд и отчаяние потихоньку брали верх. И это раздражало.
Стефани возмущало то, с каким остервенением она думала о приличиях, которые прежде не собиралась соблюдать. «Если бы вместо лежания на кровати я могла чем-нибудь заняться, то не было бы всех этих переживаний», – с этой мыслью девушка встала и попрыгала из спальни в гостиную, где постаралась занять себя делом. Поначалу ей захотелось взяться за вышивку Лидии. Что может случиться, если другая мастерица сделает пару стежков? Девушка замерла с иголкой в руке над тканью, не зная, куда по узору следует вести нитку. И вновь невеселые размышления увлекли ее…
– Он точно собрался на мне жениться. Другого быть не может… – Рука медленно опустилась. – Это так же правильно, как и ужасно. Ведь я не хочу замуж. Я его совсем не знаю…
Пальцы выпустили тонкую сталь, и иголка повисла на нитке.
– Глотка демона, я была с мужчиной, о котором так мало знаю!
Осознание вызвало ледяные капли пота на спине. Как она могла так низко пасть? Стефани всегда воротила нос от мужчин и не хотела верить, что к ним можно искренне привязаться. Считала влечение глупостью, выдумками поэтов и бродячих певцов, даже болезнью, но не обыденным желанием. Обещала себе никогда ни с кем не связываться, не влюбляться, а отправиться в путешествие. Стать свободной, независимой. Не позволять очаровывать себя. Не поддаваться соблазну испробовать вкус плотских утех. И что теперь? Она проявила слабость! Проиграла в борьбе. Да что там. Никакой борьбы-то и не было. Так… лишь один пылкий поцелуй.
В уголке глаза сформировалась предательская слеза. Крупная и горькая, она скатилась по щеке и остановилась в уголке рта. Стефани ощутила солоноватый вкус.
– Нет мужчин – нет слез. – Она хмыкнула, убеждаясь, как была права в тот день в разговоре Изабель. Новый всхлип подкатил к горлу и сжал его колючими стальными перчатками, но девушка не позволила отчаянию завладеть собой. – Надо было лечь под страхом смерти одной в той комнате. Все равно ничего не случилось бы! Оборотень не нашел нас. А он? Он бы отправился к кому-нибудь. А так получилось…
Очернить себя так сильно у Стефани не повернулся язык. Девушка утерла слезы. Нельзя так самоунижаться. Все непременно наладится. Может, и нет у него никаких намерений насчет женитьбы, да и пока она не согласилась на брак, мечта путешествовать все еще жива. Ничего толкнуть ее на замужество не могло. Ночью они вовремя прервались и не могли зачать ребенка.
Нельзя сдаваться. Отец любит ее, поймет и простит плохое поведение. В конце концов, может, Стефани и не была образцовой дочерью, но за ней не водилось грязных историй. Так что надежда вернуть все на свои места жива.
Вскоре вернулась Лидия с книгой и порцией эклеров. Стефани поблагодарила камеристку за выполненную просьбу и вновь отправила в лавку. Она попросила принести словарь бидарского языка. Медлить нечего: весной она отправится на корабле в путешествие, и первой страной посещения станет Бидария – самая крупная колония королевства. Ей нужно выучить местный язык. И чем раньше она начнет, тем лучше.
Лидия вновь ушла, а с новой книгой и любимым лакомством Стефани повеселела. Камеристка уговорила непоседливую госпожу устроиться в кровати хотя бы до ее возвращения. Она взбила подушки и разложила их вокруг хозяйки так, чтобы той было удобно сидеть.
Девушка позволила позаботиться о себе, ощутив облегчение. Но невесомость быстро улетучилась, как только за Лидией закрылась дверь. В присутствии кого-либо сдерживать переживания легче, чем в одиночестве. Дурные мысли навеял и новый роман, первые главы которого начинались с вопроса о чести и бесчестии.
– М-да, – обреченно выдохнула Стефани, откинув голову на подушку. Она сглотнула подступивший к горлу ком.
Дверь спальни распахнулась. Девушка вздрогнула от резкого звука, встала и уже приготовилась метнуть книгу в посетителя, но вовремя остановилась.
На пороге стоял отец.
– Папа́. – Она искренне улыбнулась родителю, взволнованный вид которого ужалил в самое сердце. Вмиг желание обнять, чтобы вновь оказаться в теплых заботливых руках, сменилось удушающим чувством вины.
– Стефани. – Граф поспешил к дочери. Он присел рядом с ней на кровать. Не проронив ни слова, мужчина потянулся к ней. Девушка ответила на порыв крепким объятием.
– Пр-рости. – Она шмыгнула носом, вдыхая аромат его духов. От отца всегда веяло тонким приятным запахом, который нес с собой воспоминания о тех светлых безоблачных днях, когда окружающий мир был похож на сказку. Когда не было ни забот, ни страхов, ни переживаний. Только отец – грозный защитник, готовый уберечь от любых невзгод. Который способен взмахом руки прогнать монстров из-под кровати, а словом – вмиг развеять печаль.
– Не знаю, где тебя носило, но главное, что ты жива, – просипел господин де Монклар. – Я уж думал, что ты сгинула на улицах Сент-Пьера. Думал, что тебя растерзали волки!
Стефани безмолвно раскаивалась, понимая, что не может больше сдерживать себя. Граф все причитал, повторяя то, что рассказывала Лидия. Говорил о том, в каких страшных муках провел ночь. Слышать от него подобные речи было несравнимо больнее, чем от болтливой камеристки. Каждое его слово будто