какие-то записи и под выдвижным ящиком её стола нашли запечатанный конверт. Видимо, она его оставила, когда переехала к нам…

Рая сглотнула слюну, слёзы душили её. Совладав с собой, она продолжила:

– Она попросила нас… взять из приюта ребёнка, мальчика, тёмненького, похожего на Гришу, и назвать его Григорием. Вот. Я из-за этого к тебе приехала. Мы с мужем решили, что обязаны исполнить это последнее её желание. Пока ещё не старые. Нам нескольких брошенных малышей подобрали, не совсем новорождённых, но ещё достаточно маленьких, чтобы мы могли сами дать имя. Я хотела спросить, не согласишься ли ты поехать в приют с нами. Ты лучше нас знаешь, как выглядел Гриша в раннем детстве.

Зумруд долго молчала, так что Рая уже собиралась извиниться и уйти, когда услышала:

– Если Анжела – не еврейка, то получается, моя внучка, моя единственная внучка, тоже не еврейка?

Рая поняла, что сболтнула лишнего, что не надо было рассказывать того, что можно было хранить в секрете и дальше, но она не знала, как повернуть время вспять, поэтому лишь ответила:

– Гришу бы это всё равно не остановило. Ты сама знаешь.

Знала ли Зумруд своего сына? В этом она больше не была уверена. Насколько далеко он готов был пойти ради любви? Ладно, он не знал, что его жена – не еврейка, и Зумруд успокаивала себя мыслью, что он охладел бы к ней, если бы узнал правду, но ведь готов же он был воспитывать ребёнка из приюта непонятно какой крови? Ведь потакал он желаниям Бори учиться музыке вопреки запретам отца? Хотя кто знает, может, выдумала всё Рая и ничего этого не было. Иначе как Зумруд жить дальше? Прочное, казалось бы, здание, которое она строила всю жизнь, вдруг стало рушиться на глазах. Зумруд облокотилась о стену, пол вокруг неё ходил ходуном.

– У тебя нет доказательств.

Рая пожала плечами. Долгую минуту длилось молчание Зумруд, наконец она вымолвила:

– Зоя – еврейка. Так всегда было и так всегда будет. Забудь о том, что сказала мне. И я забуду.

Рая кивнула.

9

Боря целиком погрузился в музыку. Его график был расписан буквально по минутам. Зумруд бережно хранила все газетные вырезки о Бориных выступлениях, которые ей удавалось найти, даже если она совсем не понимала, что там написано. Но она просила детей знакомых, говорящих на языках, и те ей переводили. Она переписывала перевод красивым почерком и приклеивала на статьи, которые перечитывала в моменты грусти. Вот, например, статья в New York Times. Вопрос в заголовке «Who are you, Mr. Shubaev?» сначала вызвал у Зумруд тревогу, но Диана, дочь знакомых, дай бог ей хорошего жениха, объяснила, что тревожиться нечего, и журналисты этим вопросом хотят показать, что в природе появилось новое, ранее незнакомое явление. Что появление Бориса Шубаева – загадка, которую они хотят разгадать. То есть это вовсе не то, что сказать «тыктотакойдавайдосвиданья», а нечто другое. В подтверждение своих слов Диана прочитала: «Легендарный Борис Шубаев выступил вчера в зале Метрополитен-оперы в партии неизвестного принца Калафа. Но неизвестный не только принц, но и сам певец. Кто он? Откуда взялся? Как он добился такого совершенного голоса, от которого мурашки у всех, кто вчера сидел в забитом под завязку зале Мета. Известно о нём лишь то, что нигде, кроме сцены, он не существует. Он отказал в аудиенции президенту. Он не даёт интервью, не записывает диски и даже не выходит на поклон. Он не общается со своими фанатами и не подписывает программки». Зумруд хотела ещё спросить Диану, похвалили её сына или поругали, но потом решила, что ей лучше этого не знать. Меньше знаешь, крепче спишь.

На Новый год приехала только Зоя, но Зоя сделала всё, чтобы Зумруд снова почувствовала себя нужной. Она задавала очень много вопросов про соблюдение религиозных обрядов, так что у Зумруд, за последние месяцы отвыкшей от говорения, заболели лицевые мышцы. Зумруд не знала, радоваться ей или пугаться, ведь, с одной стороны, это хорошо, а с другой – Зоя всегда была антирелигиозной. Не только не интересовалась религией и ела что попало, но открыто заявляла ей, Зумруд, что религия – это утешение для ущербных и она, Зоя, в таком утешении не нуждается и никогда нуждаться не будет. Что произошло, о чём она не знает? Может, у неё какие-то проблемы? Но вопросы Зои были конкретные и по делу, и взгляд её был ясный и открытый, а не болезненный, как это бывает у человека, погрязшего во внутренних конфликтах.

– Бабушка, ты не бойся, – предварила она вопросы Зумруд, – я не свихнулась и сильно религиозной не стану, не надейся. Мне просто нужно всё знать о своих корнях, и я хотела бы понемножку что-то делать для этого. Для начала я решила отказаться от свинины.

– А ты что, разве ела свинину? – всплеснула руками Зумруд.

– Ой, можно подумать, ты не знала, – отрезала Зоя.

После новогодних праздников Зоя уехала в Ставрополь, увозя с собой полный багажник кошерной еды, и их телефонные разговоры стали более насыщенными. Сначала Зоя хотела знать, как правильно отделять молочное от мясного, и Зумруд терпеливо объясняла. Когда Зумруд спросила, не хочет ли Зоя приехать в пятницу, чтобы зажечь вместе с ней шаббатние свечи, Зоя отрезала:

– Не-а, не хочу. Мне к занятиям готовиться надо. Шаббат – не для меня. Я не смогу целый день ничего не делать. Я хочу только попытаться не мешать молочное и мясное, вот и всё. Просто потому, что это полезно для здоровья. И не есть свинину – полезно для здоровья. А все эти молитвы, свечи и другие религиозные приблуды – не для меня.

Зумруд тогда отступилась и решила впредь лишь отвечать на вопросы, но никаких инициатив не проявлять. Иначе Зоя сделает всё наоборот – в этом она была вся в отца – и маленькое семя её веры будет растоптано раньше времени, так и не дав плодов. И Зоя продолжала задавать вопросы, а Зумруд продолжала отвечать, так что к Пуриму, который в том году приходился на конец марта, Зоя взяла на себя обязательство соблюдать пост до праздника, а потом зажгла свечи вместе с бабушкой и устроила у них дома настоящий пуримшпиль, пригласив друзей. Впрочем, друзья уже знали, что Зоя слегка поехала и что если они хотят увидеть её в субботу, звонить бесполезно, надо просто приехать и постучаться в дверь.

За две недели до Анжелиной годовщины приехала Рая и привезла с собой пятилетнего Гришу. Она хотела уладить некоторые дела и посмотреть