Я в недоумении поглядела на несчастное существо. Теперь оноуже не плакало, а икало, худенькое тельце мерно вздрагивало, тоненькие лапкибезвольно лежали на грязной плитке.

Я решительно подхватила котенка, потом сдернула с головывязаную шапочку и сунула туда найденыша. Ремонта у нас нет и не предвидится, аполы покрыты линолеумом. Даже если котенок и будет делать лужи, то невеликабеда.

До метро я неслась бегом, непокрытая голова мигом замерзла.У самого входа в подземку меня неожиданно поймала цыганка.

– Эй, красавица, подскажи, где тут хлеба купить?

Я знаю, что уличные гадалки начинают разговор с самой невиннойфразы, и хотела молча прошмыгнуть внутрь, но черноволосая девушка ухватила меняза рукав.

– Эй, тебе говорю, Даша.

Удивленная, я притормозила.

– Откуда знаешь мое имя?

– Чего его знать, – усмехнулась девчонка, –на лбу написано. Счастливая ты, хочешь погадаю?

– Я бы не прочь, да денег нет, уж извини, поищи другогоклиента.

– Просто так наворожу.

Я удивилась еще больше.

– Почему?

– День у тебя такой.

– Какой?

– Судьбоносный, – спокойно сказала цыганка, –вот вижу богатство, дом большой, кирпичный, ты в золоте, дети около, полнакоробочка, и внуки будут, мальчонка да девочка… Нищета уйдет, всю жизнь, а житьтебе до 104 лет, счастье с тобой останется. Знаешь почему?

– Нет, – ошарашенно ответила я, прижимая к себешапочку с молчащим котенком.

– Ты свою судьбу сегодня на лестнице подобрала, –ответила смуглянка и быстрым шагом ушла, не взяв у меня ни копейки.

Хотите верьте, хотите нет, но все вышло именно так, как онаговорила. Через год после появления в нашем доме кошечки, названной Клеопатрой,Наташка вышла замуж за француза.

Клепа оказалась необыкновенным созданием, тихим, ласковым,интеллигентным. Наслушавшись рассказов разных людей о кошачьей вредности, яожидала от нее проявления вздорного характера. Но нет, она не царапалась, неорала по ночам, не прыгала в форточку и не таскала со стола мясо. Клепочкабыстро выучилась ходить в туалет, причем начала пользоваться унитазом, а нелоточком, где лежала старая газетка. О наполнителях для сортира Москва в тегоды не слыхивала. В отличие от многих кошачьих, она была всеядной и содинаковым удовольствием ела мясо, рыбу, творог и кашу. Спать стала со мной вкровати, я, наверное, патологически не брезглива, а потом Клеопатра превратиласьв члена семьи. Именно она воспитывала всех остальных наших животных, причемделала это серьезно. Бандюше не раз доставалось от нее за неподобающееповедение, поэтому наш клыкастый питбуль до обморока боится всех кошек.Единственная, кто ни разу не получал от нее оплеуху, это Жюли. Йоркширскаятерьериха прибыла к нам в дом вместе со своей хозяйкой, няней СерафимойИвановной, нанятой для близнецов. Жюли едва исполнилось несколько месяцев, онасейчас-то не превышает по размеру карманное издание детектива, а в то время ивовсе была крошкой. Клеопатра, воспитавшая в своей жизни безумное количествокотят, очевидно, приняла Жюли за новую, невесть откуда взявшуюся дочку ипринялась пестовать собачку. Она вылизывала Жюли, таскала, пока могла, зазагривок по всему дому, грела по ночам и шипела на Снапа, пытавшегося поигратьс йоркширихой… Жюли выросла, но приемной матери не забыла. Собачку и Клепусвязывает нежная дружба, их часто можно видеть на диване, спящих бок о бок. Акошка – это не человек. Она никогда не устроится на ночлег возле того, ктовызывает отрицательные эмоции.

Но и на солнце случаются пятна. Клепа не любит, когда еезаставляют делать что-то вопреки кошачьей воле. Впрочем, мы никогда непринуждаем ее, потому как знаем: Клеопатра способна отомстить мучителю. Нет,она не станет дергаться, царапаться и выть! Это выше ее достоинства. Клепочкапопросту описает человека, дергающего ее за хвост.

– Это что? – повторил Борис, недоуменноразглядывая мокрые брюки. – Что?

– Говорила же, – хихикнула я, – не трогайкошку – и вот результат!

– Ну, пакость! – завопил режиссер и швырнул Клепув кресло. – Ну и воняет, жуть!

Кошка, упав на подушку, коротко мяукнула. В ту же секунду,поняв, что мамочку обидели, Жюли кинулась на Бориса и, недолго думая, вонзиламелкие, но острые и крепкие зубы в щиколотку мужика.

– Ой, ой, ой, – завопил тот, тряся ногой, –пошла прочь, идиотка!

Но Жюли не отпускала добычу и злобно рычала, если бы онамогла, то растерзала бы обидчика. Клепа преспокойно вылизывалась в кресле, нотерьериха хотела отомстить по полной программе.

– Уйди! – заорал Боря и отшвырнул Жюли.

Та взвизгнула. Теперь возмутился всегда спокойный, дажеапатичный Хуч. Жюли, его любимая женушка, рыдает от боли! Издав боевой клич,мопс кинулся на Борю и ткнулся тому в ноги. Режиссер, не ожидавший нападения,заорал.

– Сумасшедший дом!

Рукой он нащупал столик, схватил журнал «Четыре сезона»,роскошное, толстое, шикарное издание, рассылаемое обеспеченным людям, и стреском опустил его на мопса. Хуч упал и завыл. Боря перевел дух и спросил:

– Они белены обожрались?

Я не успела ответить, потому что старая, слепая и глухаяЧерри, оскалив желтые, но довольно большие зубы, возникла перед режиссером.

– Э-э-э, – предостерегающе поднял руку с журналомБоря, – поосторожней!

Голос его прозвучал грубо и резко. И это было ошибкойрежиссера. Черри вовсе не собиралась кусать мужика, она всего лишь его пугала.Но Снап, считающий дряхлого пуделя своей подругой, подскочил к Борису и издалгромкое:

– Р-р-р.

– Убери их всех, – завопил постановщик, –немедленно!

Испуганный Федор предпочел выйти в коридор.

– Фу, Снап, – велела я.

Но ротвейлер продолжал рычать. Он у нас злится крайне редко,на моей памяти это случилось только один раз, когда Катерина пролила ему наспину кружку горячего какао. Но, видно, Борис просто капитально надоел Снапу.Крикливый, шумный, вечно с вонючей сигаретой во рту…

– Р-р-р.

– Прекрати, Снап, – приказала я, великолепно зная,что пес не укусит парня.