цитадели. Наверное, решил идти глубже на юг. За нами. Дурак.

Слова давались с трудом.

– Это моя вина. Вытянул его в новый мир, где он не знал ничего, кроме нас. – Энки протер усталые глаза.

– Ты дал ему выбор, а не убил.

– Я должен за ним вернуться. Предать его огню. Он не кусок мяса, за который Рафу и Гирра могут выручить мешочек монет.

– Тогда идем, – с готовностью откликнулся Шархи. – Тихо, не разбуди его. – Высокородный небрежно кивнул на спящего Арана.

Шархи и Энки побрели назад к приюту. Они планировали незаметно вынести тело, но сарай оказался заперт. Окон не было, а потому единственным выходом стало выбить дверь. Удар. Второй, третий. От двери полетели щепки, доски изогнулись, затрещали, и с жалобным скрипом дверь сошла с петель.

– Господин! Что же вы делаете?!

На шум выбежали Рафу с Гиррой. Оба в ночных одеждах, с всклокоченными волосами и большими от ужаса глазами.

– Господин!

– Мы забираем парня, – сказал Энки, не давая Гирре в мольбе дотронуться до его колена.

– Мы… мы столько трудились, чтобы выкупить себя, господин! – Женщина была на грани истерики. – Это несправедливо!

Рафу подполз к Шархи.

– Вы не понимаете… Если мы не получим оплату за тело, не сможем выплатить благородной семье их долю. И тогда… тогда нам придется вернуться работать на полях! Меня или Гирру могут продать в другой город или… или даже провинцию!

– Оставьте нам его, оставьте!

Энки не слушал. Он смотрел на Уту и видел обгоревшую кожу. Неужели его бросили умирать на солнце? Вместе с Шархи он приподнял Уту с земли, и в этот момент обезумевшая парочка набросилась на них.

– Нет, он наш! Наш!

Отчаяние толкнуло Рафу ударить первым.

– Они преступники, Гирра! Преступники! Нас оправдают!

Несмотря на свои слова, на Шархи он руку не поднял, а сосредоточился на Энки. Жрец был не против. Злость клокотала в нем, требуя освобождения. Он схватил что-то со стены, нанес ответный удар, а потом еще один, еще и еще. Он надеялся, что его боль смоет кровь, убегавшая под прогнившие доски.

Увы, он желал слишком многого.

Был ли в этом сарае хоть кто-то невинный из живых? Энки сомневался. Зато гнева и отчаяния имелось в избытке. Когда тело Рафу упало к его ногам, что-то треснуло и рассыпалось в Энки – так, что никогда не собрать. Но разве мог он ничего не делать? Опять спрятаться, зажать уши, закрыть глаза? Опять испугаться? И все же была ли месть Рафу таким уж смелым поступком?.. Во рту осталась отвратительная горечь – едва ли вкус триумфа.

Гирра с диким воплем бросилась на него, Энки не попытался защититься. Сможет ли она прирезать его тем серпом, что ранее приметил сам жрец? И на какой исход рассчитывал Энки?

Шархи остановил Гирру и небрежным движением свернул ей шею.

И в сарае лежал уже не один мертвец, а три. Четыре, если бы Энки причислил к ним и себя.

Шархи помог другу, не возражая. Вместе они выгнали из приюта двух постояльцев – при виде высокородного они и не думали противиться, – а потом перенесли внутрь умерших. Чтобы поджечь все комнаты, пришлось повозиться, но в итоге сухие доски вспыхнули. Огонь взревел, пожирая все, до чего мог дотянуться. Погребальный костер Уту, разделенный с Рафу и Гиррой, взвился высоко в небо.

Успокоения Энки не обрел.

– Дерьмо! – ругнулся он, пиная тлеющую доску.

– Доволен? – поинтересовался Шархи.

– А должен быть?

– Нет. Лишь безумцы, проливая кровь, находят покой. Но случись беглому низкорожденному проходить мимо, эта парочка не отправит его к Ашу.

– Построят еще один приют, а вместо Рафу и Гирры придут новые хозяева.

– Если ничего не изменится, то да, придут. Клинок – временная, но вынужденная мера. Не ищи осуждения. После… после землям предстоит долгое исцеление. По крайней мере, о нашей провинции мы позаботимся.

Они вернулись к лагерю, пропахшие дымом. Шархи завалился на бок и быстро погрузился в сон, а вот Энки преследовали умоляющие взгляды хозяев приюта. Неприязнь к ним никуда не делась, но разбавилась жалостью и… виной. Ведь он надеялся, что с Уту все хорошо, что паренек нашел новый дом. Обманул судьбу.

Утром Аран ничего не сказал о сгоревшем приюте, хотя запах гари явственно витал в воздухе. На завтрак они доели остатки ужина. Когда последний кусочек исчез, воин заговорил:

– Ищете встречи с вершителями? Плохая затея.

– Откуда ты… – Шархи сузил глаза.

– Вы говорили в приюте, а стены там ужасно тонкие. – И тут же поправился: – Были тонкие.

– Подслушивал? У тебя дурная привычка, Аран.

– И не одна, господин, – улыбнулся воин в ответ. – Дорога к башне вершителей известна немногим. Одни вы никогда ее не найдете…

Шархи молчал. Еще до прибытия в Восточную цитадель он говорил Энки, что плохо знаком с южными землями, – надеялся на помощь Иль-Нарама.

– Пока нам по пути, и я могу указать дорогу.

– Какая тебе выгода?

– Познакомлюсь с культурой востока, господин.

– Ну разумеется.

– Со мной у вас больше шансов добраться. День пути на юг, и земля становится обманчивой – вас поджидают бегущие пески. Одна ошибка – и они вас поглотят.

– Хорошо, пойдем вместе. До поры.

Шархи благодушно хлопнул Арана по плечу, но едва тот оторвался от них и зашагал впереди, высокородный тихо сказал Энки:

– Следи за ним, друг мой, ведь и он следит за нами. Наверняка Аран понял, что случилось с приютом. Одни Ашу ведают, что он замыслил. Используем его знания, а потом… сделаем ход первыми.

Глава 15

Проводник правосудия

Лето заканчивалось, и западные земли постепенно менялись. Лиственные леса, покрывавшие холмистые просторы, окрашивались в золотое и алое, а налетавший ветер приносил запахи близившейся осени. Урожай успели убрать с полей, а в городах объявили ежегодный набор в академии. Даже низкорожденные могли посвятить себя служению науке – хотя к тайным знаниям их и не подпускали, – но прежде им полагалось двадцать лет отслужить у семьи, которой они принадлежали. Как только срок истекал, низкорожденный свободно распоряжался своей жизнью, разве что не мог покидать земли родной провинции. После кто-то из низкорожденных открывал небольшую лавку, где продавал изделия ремесленников, другие же стремились попасть в почетное услужение к мудрым, а менее амбициозные продолжали работать на благородные семьи, но уже получая оплату за свои труды.

Родители Маара после освобождения стали фермерами. Владевшая ими семья выдала своим низкорожденным средства на небольшой домик и предоставила надел земли. С тех пор долю урожая они отдавали благодетелям, а