– Не совсем понятно.

– Но как такое может быть, Эдди?

– Честно говоря, я не очень понимаю. С другой стороны, не у всех есть свидетельство о рождении, а некоторые даже не знают, где они появились на свет.

Пайн задумалась. Она и сама не знала, где родилась, пока не увидела собственное свидетельство о рождении, когда пришла пора получать паспорт.

– Ему за шестьдесят, значит, он родился в пятидесятых. Если это произошло в сельской местности, в доме, а не в больнице, и его матери помогала акушерка?

– Вполне возможно. И, насколько нам удалось заглянуть в его прошлое, у парня никогда не возникало проблем с полицией.

– Получается, что в какой-то момент своей жизни он приехал сюда и начал работать менеджером на шахте, где добывали бокситы.

– Верно. Это есть в полученных мной документах.

– А там не говорилось, когда он появился в Андерсонвилле?

Ларедо достал телефон и принялся искать нужную информацию.

– Где-то в восьмидесятых годах прошлого века. У меня нет точной даты. Но, полагаю, ее не сложно выяснить.

– Скорее всего, это не имеет значения.

– Ты думаешь, он имеет какое-то отношение к тому, что случилось с твоей сестрой?

– Возможно, но не слишком вероятно. Складывается впечатление, что он с искренней симпатией относился к нашей семье, в особенности к матери. И собирался предложить отцу работу в своей инвестиционной фирме. Он шел на встречу с ним… и нашел его тело.

– Проклятье. Наверное, он испытал настоящее потрясение.

– Моя мать сказала, что отец покончил с собой в Луизиане. А если верить Лайнберри, в Вирджинии. Мне тогда было девятнадцать. На самом деле это произошло в день моего рождения.

– Ох, мне очень жаль, Этли. Должно быть, тебе пришлось нелегко.

Она сделала глоток пива.

– Да, очень непросто. Но самым сильным моим чувством стал гнев. Меня не оказалось рядом, чтобы с ним поговорить. Он мог думать, что я его не люблю или он мне неинтересен. Этого не должно было произойти.

– Трудно залезть в голову к тому, кто размышляет о самоубийстве. Но тебе не следует думать, что на твоих плечах лежит хотя бы часть вины. Если человек действительно намерен покончить с собой, он найдет способ. Ты это знаешь не хуже, чем я.

– Да, знаю, но не в тех случаях, когда речь идет о моем отце.

Ларедо поднял бокал.

– Я понял твой намек.

Они еще раз заказали выпивку, а, когда несколько посетителей вышли на танцевальную площадку, Пайн повернулась к Ларедо.

– Хочешь?

Он удивленно на нее посмотрел.

– О чем ты?

В ответ она взяла его за руку и потянула за собой.

Но, прежде чем они вышли на танцевальную площадку, она сняла туфли и положила их на свой стул.

Затем посмотрела снизу вверх на Ларедо и улыбнулась.

– Теперь ты чувствуешь себя лучше? – спросила она.

Он усмехнулся.

– Ну что я могу сказать? Ты пугаешь с любым ростом.

Некоторое время они танцевали, стремительно двигаясь под мелодии, среди которых превалировала музыка кантри.

– Ты двигаешься очень неплохо для агента ФБР, – заметила Пайн.

– Я вырос в Куинсе, и в жизни у меня было единственное желание: стать членом мальчишеской банды. Тогда мне казалось, будто это кратчайший путь к деньгам и девушкам.

– И что произошло?

– Я не чувствовал мелодии. Оказался совершенно бесполезным.

– Кажется, я помню, что в колледже ты занимался легкой атлетикой?

– Полная стипендия – я умел очень быстро бегать. Исключительно выгодная сделка.

Следующая песня была медленной, и они неуверенно придвинулись друг к другу. Его рука обняла ее за талию, а Пайн наклонилась к его плечу.

Пайн вдохнула его запах и поняла, что Ларедо делает то же самое. Она уже собралась положить голову ему на грудь, но в последний момент передумала.

Они смотрели друг на друга, потом отворачивались.

– Уже поздно, – сказала Пайн, когда песня закончилась. – Нам пора возвращаться.

– Ты права.

Они пешком направились к «Коттеджу». Воздух был теплым и влажным, Пайн несла туфли в руке, и тротуар холодил ее босые ноги. Пустую темную улицу освещало лишь слабое сияние луны.

– Им нужно заняться уличными фонарями, иначе люди будут наталкиваться на столбы.

– Маленькие города не похожи на большие.

– Да, они сильно отличаются.

Они вошли в «Коттедж» и стали подниматься по лестнице.

– А где твой номер?

Ларедо показал направо.

– Вон там.

– А мой с другой стороны.

Он кивнул, она кинула в ответ.

– Ну, спокойной ночи, Эдди. Спасибо за приятный вечер.

– Да, все было чудесно, Этли. Доброй ночи.

Она посмотрела на Ларедо, чувствуя его разочарование, но, кто знает, возможно, она приняла желаемое за действительное.

И они разошлись в разные стороны.

Один раз она оглянулась, но Ларедо оглядываться не стал. Он подошел к своей двери и вошел в номер.

Как только дверь Пайн закрылась, открылась другая.

Кэрол Блюм выглянула в коридор и сначала посмотрела в сторону двери Пайн, потом на номер Ларедо. Выражение ее лица оставалось загадочным, нечто среднее между улыбкой и нахмуренными бровями.

Она закрыла свою дверь, и наступила тишина.

Пайн выскользнула из платья, повесила его и осталась стоять посреди комнаты в нижнем белье. Потом посмотрела в сторону двери и покачала головой.

Я слишком мало выпила, чтобы принять такое глупое решение.

Однако Ларедо вел себя мило, он явно раскаялся. Может быть, он изменился. И выглядел разочарованным – возможно, рассчитывал, что она пригласит его к себе в номер, в свою постель, или предложит отправиться вместе к нему в номер. Но это его проблема, а не ее. И ты не дала ему ни единого повода, Этли. Ни в малейшей степени.

Впрочем, она сама не до конца в это верила.

– Версия с рабочим оказалась тупиковой, – сказал Уоллис.

Он, Пайн, Ларедо и Блюм сидели в зале для завтраков «Коттеджа». Наступило следующее утро. Перед тем как уйти, Лорен Грэм налила всем кофе.

– Мы не сумели найти никого, кто его видел, – продолжал Уоллис. – И на камерах ничего нет.

– Как и в случае с Ханной Ребане, – заметил Ларедо.