химический завод“ для выработки из серного колчедана серной кислоты и других побочных продуктов, а также для добывания свинцового сахара, древесного уксуса и проч.».

Вот тут и задашься вопросом, откуда у отставного поручика в голове вместо карт, лошадей, шампанского, богатых купеческих дочек и сидения с удочкой на берегу Волги колчедан, серная кислота, свинцовый сахар и древесный уксус. Надо сказать, что Василий Аркадьевич за плечами имел не только школу отставных поручиков, но и Петровскую сельскохозяйственную академию и мог серную кислоту отличить от соляной и даже от азотной. Мало того, он еще и знакомство водил не с другими отставными поручиками, а с инженерами-технологами химических предприятий. Один из его знакомых, работавший на химическом заводе возле Иваново-Вознесенска, и посоветовал Философову построить такой завод. Прибавило уверенности будущему промышленнику и то, что в тех местах по берегам рек крестьяне добывали сырье для производства серной кислоты – серный колчедан.

К прошению прилагалась бумага о том, что местная полиция не возражает против строительства завода, и акт из врачебного отделения Костромского губернского правления, в котором сообщается, что врачебный инспектор и его помощник осмотрели усадьбу Мысы и нашли эту территорию пригодной для строительства химического завода, поскольку он «достаточно удален от жилых помещений и здоровью окрестных жителей принести вреда не может». То, что завод собирались строить на берегу Волги, врачебного инспектора и его помощника не смутило, поскольку за здоровье рыб, раков и лягушек они не отвечали. Постановление врачебного отделения Костромского губернского правления лучше не пересказывать своими словами, а процитировать: «Хотя означенный завод и будет выделять газы, как-то: свободный азот и угольную кислоту, но, принимая во внимание, с одной стороны, значительное содержание азота в воздухе и потребность растительности в угольной кислоте, а с другой – дальнее расстояние от жилого места, завод вреда в гигиеническом отношении принести не может. А потому врачебное отделение, не находя препятствий к устройству в означенной местности вышеописанного химического завода…» Почему-то мне кажется, что и врачебный инспектор, и его помощник, и все те, кто имел отношение к выдаче постановления отставному поручику Философову, в накладе не остались.

Через три года после выданного разрешения на строительство Волжский химический завод, принадлежащий Василию Философову, его сестре Анне и ее мужу – доктору Резвякову, производил почти двести пятьдесят тонн серной, тридцать три тонны соляной и шестнадцать тонн азотной кислот, нашатырный спирт, свинцовый сахар, железный сурик, зеленый купорос и хлористое олово на общую сумму двадцать семь тысяч рублей.

Двенадцать рублей в месяц

Сказать, что производство серной кислоты во второй половине девятнадцатого века было вредным, – значит не сказать почти ничего. Сначала обжигали в специальных свинцовых камерах предварительно измельченный и смешанный с углем железный колчедан. В результате обжига получались газообразная двуокись серы и в виде твердого остатка – колчеданный огарок, из которого потом изготовляли железный сурик. Про сурик будет отдельный рассказ, а вот двуокись серы, которая дальше превращалась в трехокись и затем в серную кислоту… Когда рабочие открывали заслонки печей, чтобы вычистить их от колчеданного огарка, наружу вырывались клубы этой самой двуокиси, токсичнее которой, конечно, есть вещества на белом свете, но их так мало… Поскольку вместо противогазов у рабочих были мокрые тряпицы, которыми они прикрывали рот и нос, то ожоги слизистой, потеря вкуса, обоняния, постоянный насморк, бронхиты, катары легких, горловые кровотечения, рвота… и вот так каждый день. Платили на химическом заводе в два раза больше, чем на ткацкой фабрике, – двенадцать рублей в месяц. Хочется сказать, что этих денег все равно не хватило бы на лечение, но… ни врача, ни лекарств не было. Со временем хозяева завода взяли на работу фельдшера, но это было уже во время Первой мировой, да и фельдшер этот больше числился, чем работал.

Полученную серную кислоту концентрировали, то есть упаривали до купоросного масла. Делали это в стеклянных ретортах, которые помещали в чугунные котелки, наполненные горячим песком. Все эти котелки с ретортами стояли в печах. Рабочие должны были заходить в помещение, где стояли печи, и подкидывать дрова. Процесс упаривания длился от пяти до шести часов. Пары серной кислоты, понятное дело, никто не улавливал. Тогда еще не существовало для этого приспособлений. Впрочем, если бы и существовало, то наверняка Философов их не купил бы из экономии. Зубы и волосы выпадали не у него, а у рабочих. Извлечь стеклянную реторту из горячего песка и перелить ее содержимое в бутыль при том, что температура купоросного масла была около двухсот пятидесяти градусов даже после охлаждения, – непростая задача. Надо накинуть веревку на шейку реторты и вытащить последнюю из песка. Рабочие делали это вдвоем. Реторты при этом иногда лопались. Чаще, чем хотелось бы. Ожоги от серной кислоты заживали долго и трудно. На спецодежде хозяин завода экономил, а та, которую все же удавалось с боем получить, приходила в негодность буквально на второй день после того, как ее надевали. Да и какой толк от брезентовых рукавиц, когда на них попадает концентрированная серная кислота… а уж когда она попадает на лапти… Резиновые галоши, в отличие от уловителей паров серной кислоты, существовали уже тогда, но их рабочим никто и не думал выдавать.

Бутыли с готовым купоросным маслом ставили в плетеные из ивняка корзины, которые отправляли на баржах по Волге потребителям. Между бутылью и внутренней стенкой корзины прокладывали солому. На баржу нужно было подняться по мосткам. Рабочий нес корзину на спине124. Если бутыль лопалась, то… солома не спасала. Грузчик спасался тем, что бросался в воду. Вернее, он мог, если ему повезет, остаться в живых и с небольшими ожогами. Если же бутыли грузили на подводы, как это обычно происходило зимой, лопнувшая бутыль означала, как правило, смертельный исход. И это было только начало пути. Баржа с кислотой и грузчиками доплывала до железной дороги, и там нужно было нести бутыли до вагонов еще сто метров. При этом в «Правилах внутреннего распорядка» было написано: «…Все кислоты носить на спинах и плечах строго воспрещается, но при могущих случиться несчастьях, первоначальные меры медицинской помощи сообщены старшим рабочим и мастерам». А как их, спрашивается, носить, эти неподъемные бутыли? На вытянутых руках? В краеведческом музее Заволжска в отдельной витрине хранится «седелка» – специальное приспособление для ношения тяжестей на спинах. Она представляет собой что-то вроде рюкзака из мешковины. Только дно у этого рюкзака деревянное. Нет, на заводе их не выдавали. У грузчиков были свои. Администрация завода за использование этих «седелок» ответственности не несла. Администрация