несколько сот миллионов лет образуется твердая кора. В солнечные дни Федор Александрович наблюдал в телескоп через специальный фильтр за Солнцем и зарисовывал протуберанцы, форма которых представлялась ему похожей на хвосты комет. Впрочем, ему все представлялось похожим на хвосты комет. Он даже хвост любимого кота Метеора рассматривал как частный случай кометного и вывел формулу… но она сохранилась только в пересказе сестры астронома, а она в математике была совсем не сильна. Кстати, о протуберанцах. В Погосте Бредихин впервые в России стал систематически заниматься спектральным анализом протуберанцев. Не важно, что слова «спектральный анализ» и «протуберанцы» звучат не очень понятно для человека, не связанного с астрономией. Важно то, что этими исследованиями Бредихин положил начало российской астрофизике.

Как жаль, что мы не завели обычай ставить памятники наукам… Воздвигли бы строгий гранитный обелиск, а на нем золотыми буквами нарисовали бы разных формул и написали о том, что в этом самом месте трудами Федора Александровича Бредихина родилась российская астрофизика. И каждый год принимали бы у этого обелиска в пионеры юные астрофизики студентов. Почетный караул вносил бы черное, как ночное небо, ордена Бредихина первой степени с бантами и золотыми кометами бархатное знамя нашей астрофизики с вышитыми на нем звездами, кометами и протуберанцами. Студенты бы становились на одно колено, целовали знамя и торжественно клялись именами Бредихина, Фраунгофера, Чандрасекара и Хокинга никогда не спать ночью, а только смотреть в телескоп. Потом маленькие дети из детских садов и школ Заволжска, наряженные в костюмы звездочек, комет и метеоров, водили бы хороводы вокруг памятника, а взрослые пели бы хором под гитару песни о белых карликах и черных дырах…

Федор Александрович был ученым запойным – мог сутками не выходить из кабинета, выводя формулы, чертя графики и рисуя кометные хвосты. Как устанет – так берет скрипку в руки и давай на ней играть, а не то брал собаку и шел с ней за грибами. Как наберет грибов и наиграется на скрипке – так переводит в стихах итальянские трагедии. Как надоест ему и то, и другое, и третье – так идет посидеть подумать и помечтать на любимой скамеечке. Была у него такая скамеечка со спинкой, обсаженная березками и елочками, на острове посреди одного из усадебных прудов. Вечером всей семьей пили чай в саду. Как только на небе появлялись первые звезды, Федор Александрович звал окрестных детей посмотреть на них в телескоп. Кстати, о деревенских детишках. У Бредихина было довольно необычное увлечение – он любил сов. Крестьянским детям он платил за каждую пойманную сову по рублю. Птиц содержали в специальных клетках три недели и кормили как на убой, а потом… выпускали. Далеко перекормленные совы не улетали. Сидели на деревьях в саду и хлопали глазами. Гости, приезжавшие в усадьбу, гуляя по саду, тоже хлопали от удивления глазами. Ну а потом мальчишки ловили этих сов и снова продавали Бредихину по рублю. Так совершался круговорот сов в усадьбе Погост.

Когда мне обо всем этом рассказывали в Заволжском художественно-краеведческом музее, когда я смотрел на тот самый телескоп, в который когда-то смотрел Бредихин… я вдруг подумал, что в усадьбе Погост был рай, в котором исчисляли траектории движения комет и формы их хвостов, а под горой, на заводе Философова, был ад – там, задыхаясь и хрипя, чистили печи от колчеданного огарка, таскали на спинах бутыли с серной кислотой и потели красным суриком. Рай от ада находился буквально в нескольких километрах.

Увы, рай, в отличие от ада, не может быть вечным. В 1888 году единственный сын Бредихиных, которому было двадцать семь лет отроду, кончает жизнь самоубийством. Через десять лет умирает жена Бредихина Анна Дмитриевна. И сына, и жену Федора Александровича похоронили в селе Владычном, рядом с Богоявленской церковью, в семейном склепе, который спроектировал сам Бредихин. В память о жене по просьбе Бредихина Императорская академия наук учредила денежную премию «За продолжение трудов академика Бредихина по исследованию комет». Называлась она «Премией имени Анны Бредихиной».

Федор Александрович был так далек от хозяйственных дел, как кометы бывают далеки от сноповязалок. Всем усадебным хозяйством занималась Анна Дмитриевна. Бредихин продал усадьбу Ивану Васильевичу Щулепникову – земскому начальнику Кинешемского уезда. При этом он договорился с новым хозяином о том, что он сам и его родственники будут иметь право приезжать каждый год, как и прежде, в Погост и жить на верхнем этаже усадебного дома. Он и приезжал еще шесть лет и каждый день в тарантасе ездил на кладбище к жене. В семейном склепе Федор Александрович приготовил место и для себя. Первого мая девятьсот четвертого года Бредихина не стало. Тело его привезли из Петербурга и похоронили, как он и просил в завещании, в семейном склепе рядом с женой и сыном. На гроб Федору Александровичу положили шпагу, подаренную императором, и два ордена – Святого Владимира и Святой Анны. Куда революционно настроенные крестьяне в семнадцатом году дели шпагу и ордена… Какое-то время в склепе был склад школьных парт. Какое-то время… черт знает что. К счастью, теперь все привели в порядок и раз в три года, когда проходят Бредихинские чтения, астрономы приходят сюда… Впрочем, до Бредихинских чтений еще далеко. На дворе пока самое начало двадцатого века.

Взрывоопасные смеси

В девятьсот первом году у завода Философова появился сосед – еще один химический завод Товарищества Русского бензоло-анилинового завода. Завод этот основали два текстильных фабриканта по инициативе инженера-химика Александра Никифорова. Сокращенно предприятие называлось «Бензолан», а местные жители называли просто «Бензолка». Как можно догадаться по названию, производил он бензол и анилин. Российской текстильной промышленности до зарезу были нужны свои анилиновые красители. Не покупные немецкие, а свои. И еще российской промышленности нужен был бензол, из которого делали не только анилин, но и мощное взрывчатое вещество тетрил, но и толуол, из которого, в свою очередь, делали тринитротолуол, из которого делали тротил, которым начиняли снаряды, которыми собирались обстреливать… Ну да мы не о том. Мы о том, что бензол у нас тоже был немецкий, и он тоже был нужен свой.

Завод планировалось построить на земле, купленной у сестры отставного поручика Философова. И тут не обошлось без заключения Костромского губернского врачебного управления, в котором было написано, что строительство завода «может быть допущено без вреда в санитарном отношении для окружающего населения». Ну а раз вреда никакого, одна только польза, то вице-губернатор бумаги подписал, губернский архитектор подписал, уездный врач подписал, и кинешемский уездный пристав