молча, погруженная в свои мечты. Она уже давно грезила Индией – невозможно в 1968 году быть буддисткой, интеллектуалкой, принимать галлюциногены и не мечтать побывать в самом сердце мистицизма. Но она отправлялась в путешествие, которое сулило ужас и насилие. Одно было совершенно ясно уже сейчас: скучать в Калькутте не придется.

– Как ты? Нормально себя чувствуешь?

Мерш наклонился над ней, как отец над ребенком.

Она улыбнулась в ответ и отметила про себя, что он одет так, как одеваются в тропиках… по крайней мере, в его представлении: в рубашку цвета хаки (наверняка сохранившуюся с алжирских времен) и песочного цвета куртку военного покроя. Этакий ветеран с длинными волосами и бакенбардами; он вполне мог сойти за приверженца контркультуры, направляющегося в рай каннабиса и медитации.

В самолете Николь пристегнула ремень, сжала подлокотники кресла и почувствовала, что на один шаг приблизилась к своей мечте.

Несколько месяцев назад она прочла эротический роман «Эмманюэль», написанный Эмманюэль Арсан и продававшийся из-под полы. Книжка начиналась сексуальной сценой в кабине самолета. А вдруг во время полета, когда погасят свет, Мерш набросится на нее?

Она никогда и никому не призналась бы, что из всех безумств, пережитых ею в последние три дня, на первом месте была их вчерашняя несостоявшаяся ночь любви…

Воспоминание об этих волосатых лапах, обжигающем дыхании на шее и тяжести на животе до сих пор вызывало у нее трепет… Черт возьми, может, она просто очередная дурочка, жадная до любовных приключений, но сама не знающая, чего хочет? Похоже, так оно и есть, подруга…

Воркующий голос сообщил о взлете. Николь закрыла глаза, охваченная то ли восторженным ужасом, то ли тревожным упоением. Ее убеждение окончательно окрепло: в том, что касалось чувств, буддистка и революционерка напоминала глуповатую героиню фильма Жака Деми, полного нежных красок и приторной любви.

Как в «Девушках из Рошфора», она могла бы спеть:

Неведомый герой, тебя я часто вижу,Твой голос в тишине, как наяву, я слышу.Во сне я узнаю всегда твои черты,Твой взгляд мне говорит, что нужен мне лишь ты.86

В Дум-Думе, аэропорте Калькутты, Николь изо всех сил старалась быть внимательной. Несмотря на продолжительный полет, который вместе с промежуточными посадками длился больше двадцати часов, несмотря на разницу во времени и тошноту, которая никак не отпускала, несмотря на состояние непрерывного изумления – казалось, отныне оно с ней навсегда, – она стремилась запомнить свои первые впечатления в мельчайших подробностях.

Пока они были смутными.

Стояла ночь. Раскаленный воздух давил на грудь и не давал дышать. Путешественники находились в огромном сером зале, освещенном желтоватыми неоновыми лампами, вокруг которых роились тучи комаров. Среди плафонов вяло вращались десятки вентиляторов, с особым садизмом разгоняя горячий воздух. Все вокруг было старое, потрескавшееся, изношенное. Николь поняла, что попала в агонизирующий мир, вернее, в мир, для которого агония была одним из свойств, постоянным и привычным.

Она отметила и другие (озадачившие ее) детали. Начиная с толпы, совсем не похожей на обычный поток пассажиров в аэропортах. По залу брели смуглые, цвета какао или светлой карамели, индусы с клочковатыми жесткими волосами. Другие, босые, сидели или спали на полу, свернувшись калачиком. Некоторые вроде бы ждали работы, вяло прислонившись к своим маленьким разболтанным повозкам…

Индия предстала перед Николь гигантской фритюрницей, заполненной темными, унылыми и тревожными людьми и пахнущей застарелой смесью пряностей, дыма и экскрементов. Будь Николь в хорошей форме, этого зрелища хватило бы, чтобы ее подкосить. К счастью, она была в полном изнеможении.

Прибыл багаж. Мерш старался держаться бодрячком, но, по-видимому, и сам был полностью дезориентирован. Они нашли выход – с каждым шагом росло число путешественников, охранников, носильщиков, как во время прилива множатся лужи на пляже. Шагнули за порог и очутились в плотной толпе разнообразных оборванцев и нищих, между которыми не оставалось ни миллиметра просвета. Над ними висело серое небо: смесь дыма, газа, испарений – тяжелое, как крышка чугунной кастрюли.

У Николь перехватило дыхание, тело перестало слушаться, сочась пóтом, как оливка маслом.

Крики, чьи-то руки, толчки. Им хотели помочь, отнести их багаж, посадить в такси. Возможно, все это делалось из лучших побуждений, но орава беззубых нищих и мальчишек, которые цеплялись за их одежду, вызывала ужас и отвращение.

Выставив перед собой чемодан, Мерш пробивал им дорогу, словно проводник в джунглях, вооруженный мачете:

– Иди за мной!

Николь чувствовала, как множество детских рук вцепляются в нее, ощупывают, обшаривают, тянут к себе… Она была в панике – другого слова не подберешь. Жара была невыносимой. В рубашке из муслина и джинсовой мини-юбке она чувствовала себя как в металлическом платье от Пако Рабанна, весом двадцать килограммов.

– Пустите меня! – кричала она по-английски, отпихивая попрошаек чемоданом.

Наконец они добрались до парковки, представляющей собой участок утоптанной земли с несколькими автомобилями и повозками, которые здесь – Николь где-то читала об этом – назывались рикшами. Внезапно появился возница в тюрбане и с хлыстиком руке. В несколько секунд индус навел порядок и сложился пополам в угодливом поклоне. Он властно подхватил чемоданы и положил в багажник своей машины. Николь успела мельком увидеть ее марку – «амбассадор». Она отдаленно напоминала «дофину», только была гораздо больше.

Нескольких поворотов руля хватило, чтобы погрузить их в новый кошмар. Бешеное движение, в котором смешались легковые автомобили, грузовики, рикши, носильщики, пешеходы, нищие, животные, сопровождалось яростным гудением клаксонов. Была почти полночь…

После краткой передышки (аэропорт находился километрах в тридцати от Калькутты, которые пришлось преодолевать по неосвещенной дороге) при въезде в город они снова очутились в центре столпотворения. С небольшой поправкой: при каждом торможении окна автомобиля облепляли наводящие ужас фигуры: прокаженные с изуродованными лицами и беспалыми руками, кособокие паралитики, истощенные дети, лезущие друг на друга, как обезьянки-капуцины.

«Амбассадор» набирал скорость и оставлял их всех позади, а при следующей остановке это повторялось. Николь пыталась разглядеть в темноте пресловутый Город радости. Призрачные викторианские здания, магазины, похожие на опрокинутые мусорные баки, грозди тел, рук и ног, облепивших трамваи; полицейские, колотящие своими жезлами по капотам машин в попытке добиться в этом хаосе хоть какого-то порядка; рикши, бегущие рысцой, как вьючные животные, несущие на спине беды всего мира – во всяком случае, их мира…

– Where do you want to go?[92] – поинтересовался шофер, управляя машиной в этой суматохе с ловкостью некоего морского млекопитающего, сильного и скользкого от жира: одна рука на руле, другая – на клаксоне.

Наклонившись вперед, Мерш листал путеводитель на английском. Где он мог его откопать? – удивилась Николь; наверное, в книжном «Жибер Жозеф». Волосы сыщика взмокли от пота, и девушка почувствовала к нему жалость: что-то подсказывало ей, что Мерш не знает ни слова по-английски.

– Sudder Street, please! – наконец решился он.

Николь бросила на