– Что это за Саддер-стрит?

– Туристическая улица.

– Это все, что ты нашел, чтобы начать расследование?

Мерш улыбнулся:

– Я похож на бандита, а ты – на снулую камбалу, так что туристическая улица – это именно то, что нам сейчас надо.

– Я похожа на снулую камбалу?

– Ты прекрасно поняла, что я хочу сказать. Твоя английская бледность напомнит им о британских завоевателях.

Николь сложила руки на груди и отвернулась к окну: лучше потереться через стекло с парой прокаженных, чем отвечать этому кретину.

Она закрыла глаза, предпочитая погрузиться в себя и ждать, когда этот человеческий водоворот выбросит их в уютное лобби маленького отеля.

Когда девушка снова открыла глаза, все вокруг было красным. Это светилась вывеска конуры, которую Мерш выбрал для их медового месяца: «Саддер Палас». Николь не выдержала и расхохоталась. Ей хотелось всего и по полной программе? Никаких проблем, она получит все самое худшее.

Для простоты они взяли двухместный номер – не из экономии (о деньгах речь вообще не шла, Мерш оплачивал все: от билетов на самолет до текущих расходов, – наверное, ему выдали командировочные), а потому, что не хотели разделяться в этом головокружительном погружении.

Несмотря на обшарпанность, их гнездышко показалось Николь довольно уютным. Кровати с ярко-оранжевыми одеялами наводили на мысли о детской спальне. Вентилятор не работал, но, возможно, его поместили сюда исключительно для воссоздания викторианской атмосферы. Мебель из клееной фанеры, туристические плакаты на стенах – эти жалкие потуги украсить интерьер выглядели даже трогательными. Безделушки, лампы, стул – все казалось ненастоящим, как декорация.

Николь заглянула в ванную комнату – застиранные махровые полотенца, треснувшая раковина, душевая кабина за дырявой пластиковой занавеской, унитаз с серым налетом. Наверное, здесь обитают полчища тараканов, а горячая вода остается недоступной роскошью.

Все было липким, сырым, плесневелым. У Калькутты потели подмышки и воняло изо рта. «Ничего-ничего, – сказала она себе, – никаких проблем». Как будто эта вездесущая гниль ее успокаивала.

– Пойдем пообедаем? – предложил Мерш.

На Саддер-стрит ветхие гостиницы, похожие на их собственную, чередовались с сувенирными лавками, в которых даже ночью горел свет и шла торговля; барахло было разложено прямо на земле. Посреди этой грязи, местами освещенной лампочками, бродили какие-то люди. Затуманенные взоры; лица, полуприкрытые длинными волосами; тела, изъеденные наркотиками, – в поисках дури они двигались как зомби или как вампиры, жаждущие крови.

Николь даже понравилось здесь, на самом дне общества. Сколько раз она слышала рассказы хиппи об Индии как о сказочном Эльдорадо, как о новом Ксанаду![93] Сколько раз патлатые завсегдатаи сквера Вер-Галан превозносили перед ней достоинства Востока! Теперь она была здесь, в нескольких тысячах километров от них, среди этих умирающих мальчиков, брошенных и забытых, как обломки затонувших кораблей.

Они нашли маленький ресторанчик местной кухни: шаткие столики, потрескавшийся кафельный пол, крашеные цементные стены и, конечно, гигантские дозы карри, чтобы подстегнуть аппетит…

Свет шел от голых лампочек, которые свисали с потолка головками чеснока; кривые вентиляторы вращались, как волчки. Что до посетителей, то на них лучше было вообще не смотреть. Мужчины с темными безжизненными лицами ели руками, захватывая еду двумя пальцами.

Они сделали заказ наугад – меню было написано на хинди или на бенгальском красивой вязью, напоминающей средневековый орнамент.

Николь знала элементарные правила выживания в этих широтах. Не пить сырую воду – начиная с водопроводной. Еду тоже нужно отмеривать наперстком – перенасыщенная специями, она почти гарантирует вам дикий понос.

Но Николь умирала от голода и жажды и, презрев осторожность, набросилась, как и Мерш, на разноцветное и аппетитно пахнущее содержимое многочисленных тарелочек. Она смаковала жареные кусочки курицы, алые, как маки. Наслаждалась лепешками с сыром, которые надо было макать в нечто вроде йогурта, перемешанного с кусочками лука и огурца. Божественное сочетание вкусов стекало в ее горло, как нектар.

В качестве заключительного аккорда (праздник для зрения и обоняния!) им принесли желто-лимонный рис басмати, украшенный, судя по виду и запаху, пестиками шафрана, полосками имбиря, палочками корицы и зернами зеленого кардамона.

Пир закончился, и Николь сказала себе, что умрет красиво. Она проглотила достаточно, чтобы проболеть целую неделю: пряности, микробы, паразиты, наверное, уже отплясывали у нее в кишках зажигательную сарабанду.

– Ладно, – решительно объявил Мерш, отодвигая от себя тарелки и ставя локти на стол. – Теперь надо составить план сражения.

– Конечно, – ответила она, все еще в мыслях о своем желудке – выдержит ли он этот удар?

Мерш наклонился к ней с видом заговорщика:

– На данный момент у нас есть только название и адрес секты этого Кришны как-там-его… Но идти туда без подготовки и ставить всех на уши – дохлое дело.

– И как тогда быть?

– Сначала поищем, что известно об этом фонде, а также об отце Эрве.

– Твоя мать сказала, что он живет в Варанаси.

– Она назвала какое-то другое место.

– Она сказала: «Бенарес». А Варанаси – название этого города на хинди.

– Вот только не надо выпендриваться.

Николь откинулась на спинку стула и, скрестив на груди руки, спросила:

– Как ты собираешься вести здесь расследование?

– Сначала просмотрим газеты. Если эта секта известна в Калькутте, о ней должны быть статьи.

– Статьи будут на английском.

Мерш подмигнул ей:

– Должна же от тебя быть хоть какая-нибудь польза.

Она хотела ответить ему своей самой ядовитой улыбкой, но в эту секунду ей словно воткнули в живот раскаленный нож.

– Что с тобой? – спросил Мерш, увидев ее искаженное от боли лицо.

– Не знаю… Мне плохо.

Он достал из кармана упаковку таблеток.

– Тебя скоро как следует пронесет, – объявил он с присущей ему галантностью. – Я ни разу не буддист и не индуист, но я был в Алжире, и, поверь мне, их жратва не уступает местной, такой же огнемет.

Николь попыталась улыбнуться, но лицо ее скривилось, словно она глотнула уксуса. Новый залп огня воспламенил ее внутренности. В глубине алхимического тигеля потрескивала ртуть…

Мерш властно схватил ее за руку:

– Возвращаемся в отель. Похоже, надо срочно принимать меры.

Вот уже два дня он томился в своей комнате, наедине со своими судорогами, перебоями электроэнергии (обычная вещь в Калькутте) и любовными размышлениями. У него был только один ориентир: регулярные визиты Абхи. Теперь, хотя он находился в заключении в незнакомом месте, задержанный людьми, чьих намерений он не знал, он был полностью поглощен своей новой любовью.

Абха приходила три раза в день и приносила еду, но она была здесь всегда, паря в воздухе и облучая его мозг. Ему мерещилась ее фигурка в пестром сари. Ее янтарно-смуглое лицо, большие черные глаза, еще более черные и даже отдающие в синеву блестящие волосы, словно нарисованные на висках двумя мазками кисти. Все ее существо излучало особое очарование – смесь мудрости, нежности, невинности, но больше всего – дикой силы.

Во времена учебы в университете (теперь казалось, что это было в доисторическую эпоху) Эрве сам пытался добиться девушек,