перебил сотник. – Еще говорил – девку там какую-то ребята видали… Личность установил?

– Хм… – Зевота чуть запнулся, но продолжал вполне уверенно: – Девку видали, да. И не один раз, господине! Незадолго до того, как половчонка убитым нашли, их вместях и видели! Сидели на бережку, миловались…

– Миловались?

– Ну да, так. Целовалися, обнимались… Потом куда-то пошли. Куда – пастушата не видели. Козы ветки все обглодали, пришлось на другое место гнать. Дева – не слишком молода, но и не старая – таких замуж брать. Босая, в рубахе посконной, длинной, в сермяжице. Ну, как все… Светлая коса, но сама из себя смуглявая. Лицо узкое, щеки впалые, нос тонкий, очи светлые, серые. Пастушата сказали – красивая. И целовалась со страстью… Этот, половчонок, аж покраснел.

– Та-ак…

– И такую же – по приметам – деву видали утром раненько, в тот день, когда убили пленника. Отроци малые коней у реки пасли… Бежала мокрая, с котомкой, в орешнике скрылась… Потом на тропу вышла, по бережку пошла – уже в сермяжице, в сухой. Без котомки, с корзинкою…

– Так – та же дева? – снова переспросил Михайла.

– По приметам – выходит, что та…

Сотник покачал головой. По приметам выходит… А надо бы знать наверняка!

– В орешнике, говоришь? А там поискали что?

– Не успели, господине, – потупился Хромец. – Сумерки – что найдешь?

– Ладно, завтра с утра… Пока – свободен! Благодарю за службу! На вот пока…

Каждый труд должен быть вознагражден. Памятуя сию простую истину, Миша вытащил из стоявшей на полке шкатулки несколько серебряных дирхемов – ногат, протянул калеке…

– С хозяином своим не делись – с ним договорено. Нет, нет, в ноги бросаться не надо! Ступай. Завтра с утра – на крыльце.

– Сполню, господине… – Зевота вдруг обернулся на пороге. – Завтра собачку бы хорошо…

– Собачку?

А ведь и верно! А то ищи то, не знаю что… Впрочем, а собака-то что найдет?

И все же…

– Ну, пусть будет. Прихватим. Ступай.

Выпроводив порученца, Миша уже было собрался в опочивальню, спать… Да в дверь заглянул Илья:

– Господине, к тебе десятник. Ермил.

– Пусть войдет… А ты почто припозднился?

– Ногаты да куны считаю, господин сотник, – улыбнулся секретарь. – Укладу у туровских надо бы прикупить. Чтоб мечи ковались получше.

Уклад – так именовались проковки железа почти до стали.

– Уклад – хорошо. Так хватит серебра-то?

– Вот и считаю.

Усмехнувшись, секретарь пропустил вошедшего в горницу десятника, вежливо поклонился и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ну? – глянув на давнего своего соратника, сотник кивнул на креслице: – Садись. Кваску?

– Изопью, пожалуй, – смахнув упавшую на глаза челку, улыбнулся юноша. – Замотался я, Михайло Фролыч, по всем делам. Но кое-что нашел!

– Ага, – Миша прищурился и склонил голову набок. – Виноватого, стало быть, отыскал… И кто ж это?

– А не наши, Михайло Фролыч! – глаза Ермила блеснули вдруг торжеством и азартом – еще бы, такое раскопал, что и сотнику доложить незазорно!

А тот – парень резкий! – тут же в нетерпенье подначил:

– Ну, ну!

– Осмотрел я все тщательно, – дотошный и обстоятельный парень привык и докладывать обстоятельно, без спешки. – Прикинул – откуда стрела могла прилететь да кто там стоял из наших… Даже схему нарисовал… – Ермил вытащил из-за пазухи кусочек бересты с нацарапанными острым железным писалом линиями. – Как ты показывал – вытроил биссектрису огня. Вот, смотри, Михаил Фролыч…

– Ну-ка, ну-ка… – сотник заинтересованно придвинул кресло поближе.

– Это вот – мостки… Это – река, а это – заросли. Бузина, верба, малина, ветла старая… еще чертополох какой-то, – поясняя, десятник водил по бересте писалом, словно школьник указкою. – Буераки – сам черт ногу сломит. Ничего не видать. И наших там никого не стояло!

– А биссектриса, стало быть, – оттуда?

– По всему – так, Михайло Фролыч! Если на старую ветлу забраться – там растет, – так мостки видать хорошо! Листва еще не опала, густая – и не заметит никто. Сиди да целься…

– И? – вскинул глаза Миша. – Ну, не тяни же!

– Осмотрели мы и ветлу, и заросли-буераки, – Ермил покусал губу. – Точно – залезал кто-то! Тут – кора содрана, там – ветка сломана. Чтобы, значит, самострел половчей примостить. И пробирался убивец не по тропе – наши б заметили. Буераками шел. И кое-что оставил!

– Неужели паспорт с пропискою? – как всегда, непонятно пошутил сотник.

Десятники хмыкнул и полез в поясную суму-калиту, вытащил:

– Сермяги кусок и – смотри – волос!

– Сермяга… значит, смерд или холоп, – тут же принялся рассуждать Михайла. – А волос… Светлый, длинный… Блондин! Длинноволосый. Это кто ж у нас с такими волосищами ходит?

– Там грязь еще, – между тем продолжал юноша. – Следок отпечатался… башмак – поршень… Размер – ну, как ребенок или дева… Деву-то как раз в той стороне и видели!

– Та-ак!

– Скоморохи. Если буераками, так в одном только месте можно на тропу выбраться… А скоморохи там стан свой устроили – шатер разбили, шалаши… Вот и увидали – проскочила девица, быстро так. Видать – спешила на торжки. Худая, быстрая, лица не рассмотрели – издаля. Правда… – Ермил вдруг задумался. – Одета, говорят, по-праздничному, красиво! Платок разноцветный, яркий, да красного кумача пояс. Не из простых, видать, дева… Наверное, не та, что в сермяге…

– А волосы-то какие?

– Так не увидали ж – платок.

– Богатый платок, яркий пояс… постолы… Но это ж все и надеть и сбросить недолго! – логично рассудил Миша. – А время-то какое было?

– По времени – подходяще вполне.

– Так… – сотник еще раз всмотрелся в схему. – А это что у тебя за кущи? Вон, на самом краю?

– Так орешник… Он так, далековато… Но буераками можно пройти – а уж потом и на тропку. Только к чему?

– А не тот ли это орешник, брате Ермил, про который Зевота Хромец молвил?

– А что он…

– Ладно! Завтра все проясним!

Еще с вечера приискали собаку – из умных охотничьих псов, на сторожевую надежды здесь было мало. Звали собаку – Ратай, и он сильно, до ностальгии, напомнил Мише того пса, что был у него здесь когда-то… Однако же нынче ностальгировать было некогда – время дело делать!

Решив все сладить тайно, сотник выехал, как всегда, с малою свитой – якобы проверить часовых. Взял с собой Ермила, Глузда, пса с поводырем. Зевота Хромец ждал уже на околице – он и повел…

– Недалече, господине – версты две…

Михайла и так знал, что недалече…

Лошади ехали не спеша, прядали ушами. Еще было прохладно, но без заморозков, и тишина стояла прозрачная, лишь курлыкали в светло-голубом небе потянувшиеся к югу журавли.

Потом пришлось