вернутся —

в царапинах, рубцах, намного постарев,

но море победив и ветер одолев.

И время подошло – и штормы где-то рядом

с узорною листвой, с последним виноградом.

Перевод с литовского В. Алейникова

Из немецкой поэзии

Райнер Мария Рильке

Последний дом

Последний дом так грустен на селе,

Что кажется последним на земле.

И улице так тесно среди изб,

Что прямо в ночь она уходит из —

Под ног. Село всего лишь переход

От бегства к бегству между двух пустот.

Предчувствий полон, страхами объят,

Прочь из села бегу который год,

А я же умер там сто лет назад.

Перевод с немецкого М. Бабкиной

Георг Тракль

Осень

Как птица феникс вспыхивает осень.

С кларнетом и стаканчиком малаги

Свой натюрморт решительно забросил

Художник, потянувшийся в овраги.

Свет сумрачен, а сумрак светоносен,

И с каждым шагом он от цели в шаге.

На темных травах первые кристаллы.

Лес красен так, что в нем костров не видно.

Вот холмики, поросшие крестами.

Вот яблоки, протертые в повидло.

Задумчивы воскресные крестьяне.

Молитва их как древняя ловитва.

В глазах усталых угнездятся звезды.

В холодных комнатах останутся ответы.

Шумит тростник и вздрагивает воздух,

И путника в преддверии рассвета

До костного пронизывает мозга

Росою черной, капающей с веток.

Фён в предместье

В предместье, как его ни назови,

Вечерний воздух пропитался смрадом,

Гром поезда доверился аркадам,

По зарослям шныряют воробьи.

Сутулость хижин, путаница троп,

Садов неразбериха и тревога —

Всё это к Богу вопиет немного,

А Бог сейчас немного мизантроп.

На мусорке пищит крысиный хор.

Полны корзинки женщин требухою,

И череда свекрови за снохою

Напоминает чем-то крестный ход.

От скотобойни выхаркнет вода

Вниз по теченью жирный сгусток крови.

За души убиенные коровьи

Кусты ракит краснеют от стыда.

Когда же смысл задремлет между строк,

Строенья закачаются в канавах,

Возможно что и прошлой жизни навык

Потянется на ощупь как вьюнок.

Отважным путешественникам тут

Коварство скал на первое предложат,

Руины на второе растревожат,

Мечети перл к десерту подадут.

Перевод с немецкого М. Бабкиной

Стефан Цвейг

Брюгге

Здесь всё – игра, но смысл ее потерян.

Играли в замки старые дома,

И прыгали мосты под стать пантерам,

И расходились улицы партером,

И опускалась занавесом тьма.

Здесь колоколен зубчатые буры

Из поднебесья выкачали скорбь.

Парадные, чьи ручки ржаво-буры,

Играют от безделья в каламбуры,

Что всякой вещи срок бывает скор.

В базилике апостол и химера

Простосердечно соединены,

Как будто пошатнувшаяся вера

Нуждается, по мысли инженера,

В опоре на преданья старины.

Перевод с немецкого М. Бабкиной

Из украинской поэзии

Игорь Павлюк

Самопародия

Осень такая, словно

Рукописи горят.

Жизни собачьей ровно

Лет уже пять подряд.

Вот и звезда, обрушена,

Вновь прилетела, зла.

И облетела груша,

Что в первый раз цвела.

Бомж божества светлее,

Всё при себе свое.

Летом и день длиннее,

Идея – к черту ее.

К черту любовь и голод,

Свечку возьму я в долг.

Вчера неказистый Воланд

Смешно забежал в наш морг.

Нынче стреляли в волка —

Космосом его шерсть.

Мир – такая тусовка,

Где заправляет Смерть.

Птицы мои да цветочки,

Вечного детства даль,

У вас не понял ни строчки,

Но всё равно вас жаль.

Встретимся за пределом

(За фиолетом – дым),

Пашне за переделом

Или грехом святым.

Тяжко стареет вишня

В черном огне эпох.

Дубы многолетние вышли,

Срезанные в сугроб.

Инопланетный лучик,

Сбитый стеклом озер.

Все мы знакомы, лучше

Будет смешной повтор.

Мы живем – не иначе

Колхозный цепной отряд.

Мастер пишет и плачет:

Рукописи горят…

Весеннее

Тесно.

Черная, как мрамор, ночь.

Не тесно только в полете.

Стонут женщины и кричат петухи.

Кот, как белая глина на клети.

Весна, как восстание, пришла сюда.

Заплескали крылья ангелов пьяных.

Словно пуля сквозь душу, святая вода

К самой себе призывает туманы.

Гнезда пустые.

Журавликов крик.

Журавли улетели, как листья.

Свято и просто, к чему я привык

За тридцать лет или триста…

Звезды в полете. Шрам золотой,

Невидимые нервы ветра.

Мавка из камня, Лукаш худой,

На всё готов за пол-литра.

Пузо провинции.

Напыщенный центр.

Слепой скрипач на перекрестке

Песню продает за хлеба цент.

Курва стоит.

Ласкать до последней крошки.

Яблони юные уже вот-вот зацветут.

Расцветать труднее, чем засыпать.

Весна.

Поднимается даже ртуть.

Тесно только летать.

В баре

Фонари погашены.

И холодное пиво.

Платит кто-то ненашими

Выпившим и красивым.

Память, точно подрагиванье:

«Быть или не быть».

Плач гитары-радуги

На женской груди.