И зёрнышки горящие плевал.

1948

Теченье, наполняя руки-реки

Теченье, наполняя руки-реки,

На перекатах будит плоть немую.

А я – недугом нежности сражён,

Пожизненно в отцовство заточён.

Малыш не избежит моей опеки,

Любовью болен тяжкою к нему я,

Спустился на мои прибрежья он.

Укромный закуток себе найди

Под боком у меня иль под стрехою

Затылка, и внимай, как терпеливо

Гремят во мне приливы и отливы

И валуны катаются в груди.

Тебе защитой будут ли плохою

Отцовских рук тенистые извивы?

Его черты нездешнее сиянье

Хранят, как будто звёздный бриз подул

Ему в лицо. Я понимаю сам,

Что не моим, таким земным, рукам

Столь неземное пестовать созданье.

В замерзших реках смолк теченья гул,

Они повисли горестно по швам.

1944

Сидит на сердце Джексона ворона

Сидит на сердце Джексона ворона,

Едва откроет крыльев веера —

Падёт его угрюмости препона,

Наружу тотчас хлынет детвора,

Златые грады, пажитей насечки

И клоунов смешные колера.

Но Джексон по-вороньи – ни словечка.

Вовек он предъявить не сможет прав

На то, что унесла златая речка:

На собственное детство. Адский нрав

Не усмирит нахохленная птица,

Больное сердце лапами поправ.

Осталось наблюдать, как в отдаленье

Редеет за видением виденье.

1948

Другие стихотворения

Глаза мои, откуда вы взялись?

Глаза мои, откуда вы взялись?

Вы мне крадёте бури и шторма.

А вами, губы, я целую высь,

Где солнца смех и ветра кутерьма.

Неужто вы перегниёте в слизь

И в прах, когда вольётся в жилы тьма?

Мы – часть тебя, иль – сами по себе?

Отец, зачем ты спрятался от нас?

Голос:

Течёт река, ручей с ней заодно,

И облака по небу косяком.

В руде, в цветке, в растении морском

За жизнь сражается зерно.

Но чу! Ты слышишь – раскричались чайки?

1939

Натурщик

Один среди уродливых богов

Мерцает ангел хрупкого сложенья,

Чрез таинство пластичного рожденья

Выходит он из узких берегов

Действительности. Тусклым серебром

Мерцает плоть – в него влюблённый дьявол.

Он – тих, когда бы в небе вой не плавал

Железных птиц, летящих косяком.

1939

Твоей любовью взятый в плен

Твоей любовью взятый в плен,

Я выткал пёстрый гобелен.

На нём живут орёл и лев,

Ягнёнок блеет, оробев.

Здесь Англия в слезах скорбит,

Здесь Вечное огнём горит,

Но, лишь тебе благодаря,

Не видно рыла упыря.

Май 1940

Крылья

Пути меж туч сражениям подобны.

Грустны разбитых крыльев голоса.

И только гордецы летать способны,

В полёте посрамляя небеса.

Лишь тот, кто, опалённый звёздным светом,

В пространстве безвоздушном бьёт крылом,

Сумеет всё в огромном мире этом

Почуять сердцем и постичь умом.

1946

Старый седой осёл

Старый седой осёл щиплет траву и клевер.

С солнцепёка уходит прочь – к лаврам под бок – и обратно.

Только три звука слышны вперемешку с песнями птиц.

Первый, короткий и резкий, от удара копытом о землю.

Второй – это треск стеблей под белёсой ослиной губою.

А третий как марш наступающих войск,

Неотвратимый, медлительный, жуткий

Чавканья звук, задающего ритм полудню.

1949

Круговорот голов

Круговорот голов вокруг меня

Морочит и пугает, отрицая

Свою причастность к призракам. Томит,

Всем тайнам вопреки,

Всамдельнешностью жуткой.

И эта жуть плывёт

По закоулкам мира

Под скрежет шестерён…

Круговорот голов,

Рождённый горем.

Март-август 1958

Перевод с английского М. Калинина

Из латышской поэзии

Леонc Бриедис

Мой шестой подвиг

I

изящней мне хотелось тоньше

иной судьба дала маршрут

по смрадным свалкам суматошно

меня пути мои ведут

другим давно бы стало тошно

никак я не управлюсь тут

лишь выгребу одну я точно

грибы

другие вновь растут

все тоньше гнили смрад все тоньше

II

хлев чистить: только и осталось

на что еще я годен тут

тружусь не глядя на усталость

ответственный и тяжкий труд

но и полезный

как пред Богом

клянусь

и веря в то что прав

вступаю в райские чертоги

в руках надежно вилы сжав

«В ночи звучит призыв как плетка хлесткий…»

в ночи звучит призыв как плетка хлесткий

он гонит нас разбитою тропой

в неведомое и на перекрестке

в лицо нам лает ветер

в миг тупой

сдадимся мы судьбе что в каждом шаге

нас караулит зная наперед

что в царстве том куда идем с отвагой

иного больше не произойдет

чего уже однажды в жизни плоской

не послучалось с нами в миг тупой

когда звучал призыв как плетка хлесткий

и гнал вперед разбитою тропой

Выстывшая математика

гаснет очаг

ветер осенний на счетах дождя

палые листья считает

вечно один сберегая в уме

трижды по семь растрепанных облаков

и результат – убывающий месяц

если же корень