Отвлекаясь, я посмотрела сквозь стены. Во дворе гостиницы закипал бой – «новобрачные» подоспели. Змеи Вероники расползались по свежему снегу пролитым дегтем – маслянисто-черные косы сбивали с ног, удлиненные руки легко пробивали ледяные стены, остро заточенные пальцы впивались в плоть.

У ее ног уже валились два «рыбьих» тела, и сейчас она с азартом пробивалась к третьему – тщедушному пацану. Одна коса-змея завязла во вьюжной круговерти, завязанная узлом, но вторая, взмыв ввысь, упала на голову «рыбы», слету пробив в снежном коконе дыру, впилась в хрупко-тощую шею, перекусывая позвоночник. Парень беззвучно распахнул рот, забившись в судорогах, упустил контроль над заклятьем, и Вероника быстро перетекла к жертве. Улыбнулась раздувшей клобук коброй:

– А на брудершафт за знакомство?

Я с отвращением отвернулась. М-мать их, нечисть...

Семён орудовал на мосту. Вместо интеллигентного «профессора» – тревожно гудящий улей: подвижный, невероятно быстрый, защищенный со всех сторон мелкой «пчелиной» структурой. Встречая снежные плети, он распадался на несколько одинаково сердитых «роев», облетая заклятья, и мгновенно собирался воедино... но уже внутри противника, разъедая плоть, оставляя после себя лишь взъерошенные черные сугробы.

Я снова посмотрела на «змею». Окруженная осторожничающей троицей камикадзе, Вероника улыбалась, подняв руки и якобы сдаваясь, но я четко видела, как в ее приладонных зеркалах мечутся тени. Она смотрела и оценивала обстановку, просчитывая варианты боя и свои возможности. А оных против «рыбьего» численного перевеса было крайне мало. Один плюс – «рыбы» осторожничали (или же просто трусили), а «змее» явно нечего было терять. Кроме...

– Сверху! – крикнула я, заметив сгустившуюся снежную тучу.

Не думала, что она меня услышит, но Вероника услышала. Ощетинилась, кинув быстрый взгляд на небо, сжалась в тугую пружину и одним прыжком перемахнула через окружение, а туда, где она стояла, из тучи забили красные молнии. «Змея» прошипела ругательство и завертелась волчком, превратившись в гибкий черный вихрь. Из которого спустя секунду во все стороны полетела блестящая чешуя, и ее зеркально-острые осколки вспарывали, резали, кромсали, кроили воющих «рыб» на «запчасти», разрывая защитные снежные покровы, разбивая ледяные стены.

Я снова отвернулась, краем глаза заметив растворяющуюся в снегу лужицу живого дегтя. И вихрь, потеряв в движении, замер, выплюнув из своей черной-снежной утробы... шкуру. Безжизненно-тусклую, как потрепанный грязный ковер, с завязанные в узлы косами и «конечностями». Я выдохнула, быстро изучила слои и рассмотрела-таки черную субстанцию, утекающую под землей прочь из города. Да, «змеи» запредельно живучи. И я о «гарной дивчине» наверняка еще услышу.

Семён устал вершить подвиги. Превратив в бесполезные хлопья троицу «рыб», он завис над мостом, на безопасной высоте, вытянувшись в тонкую, жужжащую линию. Переводил дух, не спешил атаковать и ждал подходящего момента. На двоих с Вероникой они уложили три тройки – одну не пустив в гостиницу, и тех, кто тусовался на мосту, и теперь оставались лишь те, кто зашел через подвал и чердак... и те, кто не спешил появляться. Я ощущала этих невидимок так остро, точно они находились рядом... точно они прятались в пространственных слоях. А может, и реально...

Гостиница вздрогнула, и стены с крышей пошли мелкой рябью. Всё, «рыбы» сообразили, что их дурят, и смогли разрушить Данькино искажение. И капканы поди закончились... По стенам побежала наледь, на крышу обрушилась снежная лавина, и меня снова швырнуло в темноту. На секунду. И я вынырнула из нее, чтобы бессильно зашипеть от злости.

Высокая тощая женщина, рябая от бесконечных родинок, вышла из номера «новобрачных», прихрамывая и сжимая в окровавленной ладони подковку, и скомандовала:

– Найдите последнюю. И заберите мальчишку. Пора.

Последнюю... У меня кровь застыла в жилах от понимания.

– Данька! – заорала я. – Уходи! Быстро!

Если они уберут с дороги Руну и активируют артефакт, гостиницу наводнят призраки... и тьма.

Но своевольный «лис» меня услышать не захотел, а использовать привязку и приказать в таком состоянии я не смогла. Он чутко замер за дверью, а я взялась лихорадочно считать. Троица из подвала, троица с чердака и вторая троица из подвала... К женщине, кто прихрамывая, кто баюкая покалеченную руку, подошли пятеро. Значит, от троих Данька избавился. Значит...

– Вы двое – к ведьме. Вы – за мальчишкой. А я...

Раздался звон разбитого стекла, и из кухни вышел Семён.

– А вы, барышня, не прогуляетесь ли со мной?

«Пчела» был страшен. Волосы дыбом, выпуклые сетчатые глаза – на пол-лица, а само лицо – желтое, суженное к челюсти, носом – двумя дырками и выпирающими скулами. И вместо человеческих рук – два злых пчелиных роя.

– Идемте, ласточка моя, – Семён улыбнулся. – Поговорим о вашем батюшке, царствие ему небесное. Вы с ним – одно лицо, а ведь как мы дружили!.. Он рассказывал? Нет? – руки-рои загудели в предвкушении. – Так я поведаю. Или с ваших деток начнем... задушевную беседу?

И я смекнула. Похоже, это вторая «голова», и все побитые Данькой пацаны – ее дети. Вторая «голова»... В прозрачном пространстве «рудимента» было так много следов, что сразу не понять – не разглядеть нужного. Я просто... почувствовала.

Женщина сглотнула, сжалась, спрятав руки за спину и поспешно творя что-то мерзопакостное, коротко и нервно скомандовала своим: «Выполнять!» и пошла к «пчеле». Да, я так же шла на прижигание «угля», но на «рыбу» смотрела без капли сочувствия. Семён интеллигентно придержал дверь, дождался, когда женщина скроется в кухне и внезапно повернулся ко мне. Он не видел... но явно чувствовал. И я услышала его встревоженно-тихий голос в своем подсознании:

– После этой твари я уйду, Злата... если смогу. Она – «голова». И может быть третья. Вы были правы. Не упустите. Они прячутся в домах-артефактах, больше негде. У меня почти не осталось сил. Убью, сниму заклятье с гостиницы и... попрощаюсь. Прошу, не упустите третью.

Дверь кухни захлопнулась и сразу же покрылась толстой коркой льда, перекрывая мне видимость. Пацаны-«рыбы» переглянулись и ринулись, толкаясь, выполнять задание. А я вдруг поняла, что в гостинице появился кто-то еще. Вернее, готовился появиться. Пространственные слои заходили ходуном, и мне стало... не по себе. Будь я в человеческом теле, сказала бы, что... щекотно.

– Дань! – я снова оказалась за спиной старшего крестника. – Быстро отсюда! Бросай всё и беги!

Он не ответил, занятый приближающимися «рыбами». Повел носом, хищно улыбнулся, изготовился... А сам – черный от синяков, на спине, не выдержав безумного напряжения, лопнула кожа, и левая лопатка сочилась темной кровью, пропитывая «шерсть» и штаны. А глаза – сплошная чернота расширившегося зрачка.

– Уши оторву, засранец! – я сорвалась на крик, ощущая новую дрожь пространства. – Уходи, сволочь! Убью нахрен!.. – закончила почти шепотом и в слезах от бессильной злости.