с помощью этнических квот в приобретении государственного жилья. Потенциальные претенденты на жилье могут купить квартиру в том или ином жилом комплексе только в том случае, если для их этнической группы есть свободные места в соответствии с заранее установленными квотами[373].

Отличительными особенностями жилищной политики Кореи являются три фактора: (а) «зеленые пояса»; (б) широкое использование права государства на принудительное отчуждение частной собственности; и (в) государственные меры по расширению жилищного строительства с упором на строительство квартир [Kim Su. 2010].

В 1971–1972 годах правительство выделило более 400 квадратных километров (4 % всей территории Кореи) под зеленые насаждения вокруг Сеула и тринадцати других крупных городов. В 1981 году был принят масштабный Закон о содействии развитию жилищного строительства, предусматривающий принудительное увеличение предложения городских земель на основе отчуждения, если правительство выделяет определенную территорию в качестве района развития. Начиная с конца 1980-х годов, в период демократизации во время президентства Ро Тхэ У (1988–1993 гг.), правительство начало широкомасштабное жилищное строительство, обещая построить два миллиона единиц жилья. Многие новые жилые комплексы были построены крупными корейскими чеболями, страдавшими в этот период от снижения объемов ближневосточных контрактов, при сильной поддержке Корейской земельной корпорации и Корейской жилищной корпорации[374]. В период с 1990 по 1997 год на рынок ежегодно поступало около 650 000 новых единиц жилья, из которых более 75 % составляли многоквартирные многоэтажные дома. В то же время система аренды жилья «джонсе» также предоставляет уникальный способ финансирования индивидуального жилья, даже старого жилого фонда, который в Японии игнорируется.

Из трех наших примеров наиболее актуальна для Японии жилищная политика Сингапура и Кореи. Тем не менее на примере Германии можно получить важное представление о способах повышения доступности жилья и облегчения доступа к нему, что является для Японии критически важным вопросом. Германия решает такие проблемы, делая акцент на регулируемой доступности ипотеки, надежной аренде и гибком, быстро реагирующем предложении, даже ценой мизерных (в отличие от Японии) стимулов для строительства нового жилья[375]. В Германии также ведется активное планирование землепользования и стимулирование «зеленой» инфраструктуры («зеленые» крыши, «зеленые» фасады и проницаемые тротуары), которые нивелируют городскую жару, улучшают качество воздуха и решают проблемы ливневых стоков [Buehler et al. 2011].

Система земельных стандартов (точи хонсэй) является устаревшей, ее не придерживается ни одна из трех других стран. В Японии явно необходимы более разнообразные формы залога, а также более продуманная и прозрачная оценка рисков.

Система земельных стандартов стимулирует постоянный рост цен на землю, особенно в условиях быстрого экономического роста в странах с ограниченным предложением коммерчески пригодной земли для жилищного, коммерческого или промышленного использования. Она также имеет тенденцию сдерживать инвестиции в фирмы, не наделенные земельными активами, особенно в начинающие предприятия и предприятия сферы услуг. Система может также стимулировать спекуляции ценами на землю и фондовым рынком, как это произошло в Японии в конце 1980-х годов. Три наши страны-примера с более диверсифицированными требованиями к залоговому обеспечению в основном смогли избежать чрезмерного расширения и проблем с безнадежными долгами, связанных с экспансией недвижимости в Японии, хотя Корея с системой залогового обеспечения, наиболее близкой к японской и также отдающей предпочтение недвижимости в качестве залогового актива, пострадала среди трех стран-примеров больше всех. Япония сближается с ними, а также с мировыми стандартами в отношении разнообразия залогов и прозрачности оценки; эту тенденцию следует поощрять[376].

Бюджетные специальные счета (токубецу кайкеи) подрывают общие интересы, и от них следует отказаться.

Эти счета создают привилегированные пулы капитала, не подчиняющиеся общим принципам распределения, предоставляют преференции без конкуренции заранее определенным секторам политической экономики. По причине отсутствия прозрачности и межсекторальной конкуренции они могут легко породить «железную тройку» бюрократии, бизнеса и политики. В трех странах-примерах специальные счета распространены менее, чем в Японии, при этом и их распространенность, и меры по борьбе с ними в разных странах различаются.

Наиболее близкой к японской парадигме представляется бюджетная система Кореи с 18 специальными счетами, на которые в 2014 году приходилось 14 % всех расходов центрального правительства[377]. Как и в Японии, они были сосредоточены в сельскохозяйственном, энергетическом, транспортном и коммуникационном секторах, но при этом оказывали на реакцию страны на глобализацию менее парадоксальное влияние. Однако степень партикуляризма в корейском бюджетировании резко снизилась: количество специальных счетов сократилось с имевшихся в 1970 году двадцати девяти, а доля государственных средств, которые они поглощают, также значительно уменьшилась, особенно после азиатского финансового кризиса 1997–1998 годов[378].

Наиболее творческий ответ на партикуляристскую предвзятость, подразумеваемую специальными счетами, среди наших стран-примеров дает Сингапур. В Сингапуре разрешены многочисленные специальные инвестиционные фонды, включая фонды целевого капитала, которые зачастую непрозрачны. Однако он не использует специальные счета в японском стиле, с защищенными источниками дохода, за исключением Центрального резервного фонда, который поддерживает пенсионные и медицинские сбережения. Сингапур борется с «железной тройкой» партикуляризма и сложной министерской многоступенчатой служебной организацией с помощью инновационного Фонда реинвестирования, который с 2004 года формируется из обязательных ежегодных отчислений из министерских бюджетов, равных годовому темпу роста производительности труда в частном секторе. Накопленные таким образом средства перераспределяются между министерствами на конкурсной основе, причем особое предпочтение отдается проектам, предусматривающим сотрудничество между министерствами [Blondal 2006: 45–48].

Финансы. «Королевства банкиров» социализируют риски, но являются серьезной моральной опасностью, когда политико-экономическое влияние финансовых институтов на правительство становится слишком сильным, а возможности независимого кредитного мониторинга снижаются.

Японские банки обладали внушительными институциональными преимуществами еще со времен их реконструкции в 1920-х, 1930-х и 1940-х годах, что способствовало капиталоемкому, экспансионистскому уклону японского роста в течение большей части последующих лет. В период высоких темпов роста, когда промышленное финансирование было в дефиците, институциональные преимущества японских банкиров по отношению к частным компаниям, финансовым регуляторам и даже к политическому миру были заметно усилены. Уникальное политико-экономическое сочетание банковского финансирования и доминирования одной консервативной партии, которую активно поддерживали банки, создало глубоко внедрившиеся устойчивые объединения, которые продолжают оказывать влияние на политику и по сей день, даже когда общество и экономика начинают меняться.

Укоренившееся влияние банковского сообщества позволило ему как перекредитоваться во время взрыва экономического пузыря 1980-х годов, создав серьезный моральный риск, который МФ и Банк Японии не могли контролировать, так и противостоять давлению со стороны регулирующих органов с целью списания безнадежных долгов в 1990-х годах. Эти действия продлили «потерянное десятилетие» экономической стагнации, которая в некоторой степени сохраняется до сих пор. Таким образом, политико-экономическая сила японских банков помогает объяснить взрывной рост в 1950–1960-х годах, с одной стороны, и устойчивую стагнацию, которая преобладает с начала 1990-х