Той ночью, пока я спал как сурок, а Паркер стонал от мучений, между LG-125, Эль-Файюмом и Куфрой шел активный радиообмен. Наутро Ллойд Оуэн сообщил, что ровно в час пополудни из Куфры за нами прибудет самолет. Мы слишком хорошо понимали, как нелегко будет штурману найти этот маленький аэродром, пролетев более семисот километров над совершенно однообразной пустыней, поэтому время прибытия воспринимали довольно скептически. «ВВС отыщут нашу базу дня через два-три», – сказали мы себе, после чего все беззаботно и сосредоточенно занялись своими делами. В половине первого мы на всякий случай подожгли дымовую шашку в качестве ветроуказателя. В 12:45 какой-то легковерный простак услыхал гул мотора, но его подняли на смех. Однако три минуты спустя грузный «бомбей», описав над нами круг, уже катился по полосе. Я подошел к самолету в тот самый момент, когда из кабины вылез Билл Коулз, мой старый друг. Он командовал 216-й бомбардировочной эскадрильей и сам часто садился за штурвал, что было вполне обычно, однако для меня в этот момент неожиданное появление товарища показалось знаком особого благоволения судьбы.

Следующей ночью мы спали в Куфре как младенцы. Утром 19 сентября нас загрузили в «хадсон» и без посадок перебросили в Каир. Полет был долгим, и в момент приземления в Гелиополисе солнце уже клонилось к закату. Меня удивило, что нас ожидали две санитарные машины. Мы долго ехали до новозеландского госпиталя в Хелуане. Выбираясь из машины, я увидел, как Паркера увозят на каталке. Я, подбадривая его, дошел до дверей операционной, где уже стояли наготове хирург и две медсестры. Паркер добирался сюда с распоротым животом шестеро суток, но сейчас им займутся без промедлений. Работа у новозеландцев была организована хорошо.

Строго говоря, я не относился к этому госпиталю, но меня пристроили туда вместе с моими товарищами, и я чувствовал, что мне делают большое одолжение. Меня проводили наверх, раздели, усадили в ванну, потерли спину, налили стакан пива, зажгли сигарету, а потом уложили в постель. Казалось, что из-за отстреленного мизинца я получаю чересчур много внимания, но со мной обходились очень любезно, а я слишком устал, чтобы отбиваться.

Проснувшись утром, я обнаружил на тумбочке цветастый несессер с запиской: «С приветом от Новозеландского Красного Креста». Внутри я нашел мыло и различные туалетные принадлежности, какие только мужчина может пожелать, а также две пачки сигарет, пакетик конфет, писчую бумагу и шоколад. Это было уже слишком. Устыдившись, я сложил все обратно и, когда в палату зашла медсестра, подозвал ее и сообщил, что произошла ошибка: я не новозеландец, и этот подарок предназначен не мне. Она рассмеялась и объяснила, что на ее родине будут только рады, если узнают, что их дар достался кому-то из «томми». Сестра Симпсон была веселой, доброй и миловидной девушкой. Я вновь распаковал свои сокровища, и начались пять недель, которые оказались одними из счастливейших в моей жизни.

Еще до моей выписки Паркер пошел на поправку и даже встал на ноги. Врачи очень гордились его прогрессом и утверждали, что по всем медицинским показаниям он не имел шансов выжить. Паркер вернулся в строй LRDG, и через несколько месяцев я еще раз встретил его в отряде Уайлдера.

Ник Уайлдер тоже полностью поправился, и, когда я последний раз видел его в конце войны, он в чине подполковника командовал новозеландским танковым полком. Сейчас он дома, в Новой Зеландии, разводит овец, как прадеды, и полностью занят овцематками и ягнятами, черноносыми и мериносами.

Джейк Изонсмит на несколько дней задержался в Джебеле с отрядом Олайви, собрал большинство отставших, а потом вернулся в Куфру. Годом позже, 16 ноября 1943‐го, он в чине подполковника и командующего всей LRDG погиб в бою на острове Лерос, и мы потеряли замечательного человека. Ему было тридцать четыре. Воспитание он получил исключительно гражданское, его довоенная карьера ничем не примечательна, а друзьям и родным он разве что подал легкий намек на высоту духа и силу характера, которые так хорошо знали мы, сражавшиеся рядом с ним. Джейк родился в Бристоле, в обеспеченной семье, учился в Милл-Хилл. Он занимал какой-то пост в табачной компании, откуда ушел, чтобы стать агентом в австралийской виноторговой фирме. Несколько лет он ездил по западной Англии, продавая колониальные вина в пабы и отели. Его приятели тех лет вспоминают с некоторым удивлением, что Джейк, вместо того чтобы, подобно другим коммивояжерам возить с собой чемодан образцов, купил дом на колесах и жил в нем вместе с женой: несколько дней в Глостере, потом в Челтнеме, потом в Торки, Пензансе или Тивертоне – куда приведут дела. Был у него и обычный дом, который он собственноручно построил в окрестностях Бристоля. Судя по всему, он довольствовался тихой, незаметной жизнью, радовался успехам в бизнесе и не имел никаких хобби опаснее, чем увлечение автомобилями. Еще известно, что он играл в регби за Клифтон – команду города, а не университета, – и интересовался искусством. У друзей юности – тихих и непритязательных провинциалов – его военные успехи, о которых они знали лишь по званиям и наградам, а не по настоящим достижениям, вызвали удивление и гордость.

Из этой уютной обыденности он в самом начале войны отправился добровольцем в ряды 66‐го прожекторного батальона, затем в 1940‐м в звании младшего сержанта перешел в танковые войска, окончил курсы и в июле того же года получил первое офицерское звание. В конце года его перекинули на Ближний Восток, где он вскоре изъявил желание вступить в LRDG. Таким образом, его активная жизнь продлилась чуть меньше трех лет. За этот недолгий срок в нем сформировалась новая сильная личность, что случалось на войне и с другими людьми. Он изучил и в совершенстве освоил способы ведения боевых действий, у которых еще не было прецедентов в военной истории. Но его самым замечательным достижением я считаю то, что он задал образец поведения, которому по доброй воле начали следовать сотни бойцов, испытавших на себе его влияние.

Наверное, я несправедлив по отношению к настоящим создателям LRDG Багнольду и Прендергасту, чей военный гений гораздо значительнее, но дело в том, что, оказавшись гостем LRDG, я почти не видел Багнольда, который к тому моменту уже там не командовал, а Прендергаст занимал слишком высокую должность. С Изонсмитом мы служили бок о бок, именно он познакомил меня с особенным укладом жизни своего исключительного подразделения и казался мне почти идеальным командиром. Когда я сам стал начальником, я во многом следовал его примеру. Наше общение навсегда изменило мое отношение