— Чего надо? — послышался недовольный голос дворецкого. — Чего тарабанишь, как сдуревший? Барин почивать изволит, и если ты его, бесов сын, разбудишь, он с тебя три шкуры спустит!

— Аркашка, не дури! — весомо ответствовал я, отводя от своего лица дуло мушкетона. — Это я, Алешка Сумароков. Дело у меня к барину твоему, по службе нашей общей.

— А почему ночью? — грозно спросил Аркашка, но я понял, что он уже сдался.

— На службе государевой нет дня и ночи! — не менее грозно оповестил я. — Впускай меня скорее, пока я тебе нос не попортил!

Мушкетон исчез, и я отступил от двери, позволяя ей открыться. Аркашка — высоченный детина с плечами такой ширины, что сам он едва ли смог пройти в образовавшийся проем — впустил меня в дом. По гостиной плясали тени от пяти свечей, горящих в подсвечнике, который Аркашка держал в своей огромной руке.

— И ходят по ночам и ходят! — проворчал Аркашка. — Спать не дают!

— Коня напои, — как ни в чем не бывало приказал я. — Я его у входи привязал.

— Да напою я коня твоего, куда ж я денусь, — отмахнулся Аркашка. — Сам вон на стул садись да воды выпей.

— Воды? — спросил я с усмешкой. — Неужели вина для гостя дорогого не найдется?

Не то, чтобы я очень хотел вина — просто чувствовал надобность зацепить Аркашку. Но тот был непробиваем.

— Вино с водкою теперича под замок прячу, — оповестил он. — Дабы не было у барина лишних соблазнов. Доктор так велел.

На лестнице засверкали свечи, и я сразу задрал голову. Наверху стоял сам генерал-полицмейстер, опираясь на перила, и мрачно взирал вниз. Одет он был в богатый расшитый мехом халат с широченными рукавами. А вот привычного парика на голове у него не было, и в гладкой лысине поигрывали отблески свечного пламени.

— Никак ты, Алешка? — спросил Шепелев. — Ночь на дворе, а ты болтаешься! Али новости какие привез?

— Точно так, Яков Петрович! — отозвался я снизу. — Есть новости. По делу графа Румянцева.

— Тогда подымайся в мой кабинет! — Шепелев махнул мне рукой. — Там все и обсудим.

Я поднялся по лестнице, и мы с генерал-полицмейстером проследовали широким коридором к самой дальней двери, за которой находился рабочий кабинет. Ранее я бывал уже здесь неоднократно, раза три, а может и четыре.

Был кабинет не особо большим, но и не маленьким — в самый раз. Две стены его от пола до потолка были заняты книжными полками, и уставлены они были сплошь пестрыми томиками, как новеньким, так и изрядно потрепанными. В основном это были французские и немецкие издания, однако встречались и английские.

Пройдя в кабинет и указав мне садиться в кресло за широким столом, Шепелев старательно запер дверь на ключ, поймал мой удивленный взгляд и зачем-то приложил к губам палец: тише, мол. Сунул ключ в карман халата, проследовал к стене, на которой висела огромная картина в тяжелой раме, чуть приподнял ее от стены и пошарил позади нее рукой. Достал оттуда небольшой бронзовый ключик и уселся за стол в широченное кресло, устеленное подушками. Потом этим самым ключиком открыл дверцу стола.

Я наблюдал за всеми этими телодвижениями с некоторым удивлением. Заметив это, Шепелев усмехнулся и извлек из стола небольшой пузатый графинчик с водкой и пару рюмок на длинных ножках. Вытащив из графина пробку, Яков Петрович наполнил рюмки, поднял одну и кивнул мне:

— Чего уставился, Алешка? Пей давай, поддержи начальство!

Он в один присест опустошил рюмку, сладко почмокал, словно это и не водка была вовсе, а некий нектар, и убрал графин со своею рюмкой назад в стол. Пожав плечами, я тоже выпил. Шепелев тут же отобрал у меня пустую рюмку и спрятал ее. Снова закрыл стол, потом вновь вернулся к картине на стене и спрятал ключ на прежнее место. Я смотрел на него приоткрыв рот.

— Такие вот дела, Алешка, — сказал Яков Петрович, снова усевшись в свое кресло. — В собственном доме водки выпить не дают. Доктор, зараза, запретил, так Аркашка сразу лютовать начал. Все под ключ закрыл, даже подкупить его не получилось. Обещал барыне нажаловаться. А она знаешь у меня какая? Ух! — он потряс крепко сжатым кулаком. — Всю душу вынет.

Я молчал, не зная, что на это можно ответить, и тогда генерал-полицмейстер милостиво разрешил:

— Ну давай, выкладывай, чего у тебя там! Что успел нарыть, сыщик?

Прочистив горло, я изложил ему первые две свои версии. И сразу же обозначил двух виновников преступления. В первом случае им был сам граф Румянцев. Во втором случае преступником был назначен пострадавший князь Бахметьев, и стоило мне об этом упомянуть, как Яков Петрович недовольно нахмурился и покачал головой. Впрочем, ничего не сказал. Он вообще не любил разрушать мои версии только оттого, что они не нравились ему самому или же смотрелись как-то не очень красиво. Ему нужна была не красота, а доказательства. Но этого у меня сейчас как раз и не было.

— Считаете это пустыми домыслами, Яков Петрович? — осторожно спросил я.

Шепелев потарабанил пальцами по столу.

— А сам-то ты как считаешь, Алешка? Хочешь, чтобы я обвинил сиятельного князя в трусливом убийстве графа Румянцева без всяких на то доказательств? Зачем ему было это делать, а, Сумароков? Вот главный вопрос! Скажи мне зачем, и я с любой твоей версией соглашусь. Ну⁈ Скажешь, сучий кот, или молчать будешь, как рыба?

— Не скажу, Яков Петрович. Потому как и сам того не знаю. Но есть у меня и третья версия…

— Что еще за версия? Говори давай! По глазам вижу, что напоследок что-то интересное припас.

Тогда я придвинулся поближе к столу. Заметив это, Шепелев сделал такое же движение.

— Ну?

— Дело в том, Яков Петрович, что во время ассамблеи за воротами усадьбы князя Бахметьева произошло еще кое-что. На первый взгляд это ничего не значащее событие, но если вдуматься… Еще задолго до рокового фейерверка к усадьбе подъехала некая карета, но у ворот останавливаться не стала, а сразу же отъехала подальше, словно не желая, чтобы на нее обращали внимание…

— Что за карета? — сразу спросил Шепелев.

— Черная такая карета, с черными же колесами.

— Алешка! — вскричал Яков