я уверен: оба выстрела сделал именно граф. В Бахметьева и в самого себя. Но сделал он это не по своей воле, а по велению подсадной сущности, которая руководила им в ту минуту. И кто ему эту сущность подсадил, тот и виновен в этом преступлении.

Прикрыв глаза, я попытался представить себе, как происходили все эти события.

Вот гости начинают съезжаться на ассамблею. Одна карета подъезжает к воротам, за ней другая. Господа выходят, лакеи суетятся, кареты отъезжают, их место занимают другие.

А вот и черная карета с узкими окнами и решеткой на крыше. У ворот она не останавливается, сразу отъезжает подальше. Закутанный в плащ человек спрыгивает с запяток и немедля направляется в сторону ворот. Вот его останавливает дворецкий Силантий в шитой золотом ливрее, просит предъявить пригласительный билет. Но билета у этого человека нет.

И что же он делает? Без билета пройти невозможно, тем не менее он прошел. Значит… Я представил себе, как он подносит к лицу дворецкого свою ладонь, абсолютно пустую, и говорит завораживающим голосом: «Это мой пригласительный билет. Он подписан лично сиятельным князем Бахметьевым».

Эфирная магия, проще простого! Силантий тупо пялится на пустую ладонь, а затем пропускает человека. И тот идет прямиком к тому месту, где несколько часов спустя произойдет преступление.

Но для чего? Что ему там делать?

Я вновь резко открыл глаза. Да, в этот час делать ему там совершенно нечего. Кроме разве что одного…

Вот он проходит вдоль зеленой изгороди к тому самому кусту, на котором мы с Вяземским и обнаружили труп графа Румянцева. Останавливается. Достает из-под своего плаща два заряженных пистолета и прячет их у самых корней. Дождя не было уже довольно давно, трава сухая и можно не опасаться, что влага проникнет внутрь, и порох отсыреет. К тому же лежать им там не долго.

После этого человек уходит. Выйдя за ворота, он садится в карету. Там его терпеливо дожидается светлейший князь Черкасский. Человек докладывает ему, что дело сделано, пистолеты находятся в условленном месте. Князь отпускает его, и человек тут же уходит.

А что же светлейший? Он продолжает сидеть в карете и терпеливо ждет. Один час, другой, третий. И когда подходит нужный момент, князь вдруг распрямляется на сидении и запрокидывает голову, закрыв глаза. Примерно так же, как это делал куратор Амосов, когда подсадил ко мне в голову свое собственное сознание.

И в это же самое мгновение граф Румянцев Александр Никифорович перестает быть самим собой. Дождавшись, когда начнется фейерверк, он подходит к сиятельному князю Бахметьеву и просит его отойти с ним в сторону от царящего здесь шума, сославшись на то, что дело не терпит отлагательств.

Они отходят за зеленую изгородь. И уже здесь граф Румянцев достает из-под куста пистолеты, одну пулю послушно выпускает в князя, а вторую всаживает себе в голову. Должно быть, его собственное сознание все еще пытается бороться с подсадной сущностью, но он понимает, что в этой борьбе он проигрывает. И потому трижды произносит прежде, чем спустить курок: «Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй!»

Гремит выстрел. Пуля пробивает графу голову и выходит наружу, оторвав ему нос. Несмотря на это, несчастный Румянцев не умирает мгновенно, он еще успевает закричать от страшной боли. Ударом пули его отбрасывает в кусты, он повисает на ветвях и уже там отдает богу душу.

А светлейший в своей карете тут же приходит в себя. Он еще сидит некоторое время, унимая головокружение, затем дает команду кучеру, и карета уезжает прочь…

Я рывком сел на кровати. Что ж, эта версия ничуть не хуже других! Может быть даже лучше. Вот только, как и другие, она не дает ответа на самый главный вопрос: зачем?

Допустим, я прав, и светлейший князь Черкасский и в самом деле весьма сильный маг, и его мастерство ничем не уступает мастерству признанных магистров. Пусть оно так и есть. Я бы даже этому не сильно удивился. Но черт меня побери: зачем⁈ Зачем⁈

Если бы светлейший по какой-то причине захотел уничтожить графа Румянцева и князя Бахметьева, ему не нужно было бы городить весь этот огород! У него и без магии достаточно сил и возможностей, чтобы сделать это. Даже не смотря на все заслуги и регалии Румянцева с Бахметьевым…

Уже мало что понимая, я встал, подошел к столу и налил себе воды. И увидел лежащие на самом краю стола записки Катерины, которые я до сих так и не удосужился прочитать. Решив, что заснуть мне сейчас все равно не удастся, я зажег свечу, сел за стол и взял в руки первый листок, исписанный достаточно мелким ровным почерком.

* * *

'Раз, два, три четыре, пять. Вышел зайчик твою мать…

Катька. Катерина. Като…

Лешка дурак, сел на чердак…

Вжж. К. Катя. Каааатя. Алешка. Шкаааа!!! NaCl. C2H5OH… Кажется, расписалась. Никогда не думала, что это так трудно…

Бедный Пушкин, как же он столько томов этими гусиным перьями написал? Это же с ума сдуреть можно!

Ладно, начну по порядку. Тут иначе и не разобраться.

Итак, меня зовут Романова Катерина Алексеевна, мне двадцать три года, уроженка города на Неве. Здесь закончила школу, затем и медицинский университет. Здесь же и на интернатуру в родную поликлинику пришла. Я с детства знала, что буду врачом, так что других вариантов у меня и не было. Настя Вяткина, подруга моя, в медицинский со мной за компанию пошла, хотя поначалу в МГУ собиралась. Но в последний момент испугалась уезжать в Москву и решила в Питере остаться. Так в «медягу» со мной вместе и попала.

Я думаю, это она виновата в том, что со мной произошло. Если бы не она, то и не случилось бы ничего. Хотя, кто знает? Может, все уже было предопределено, и мне ни при каких обстоятельства невозможно было уйти от своей судьбы. Вселенной было необходимо, чтобы я оказалась в этом мире, который кажется на первый взгляд таким знакомым, но при ближайшем рассмотрении — совсем чужим.

С другой стороны, я никогда не верила в путешествия во времени, а тем более — в параллельные пространства. Даже если они и существуют, то никакое перемещение между ними невозможно в принципе, иначе бы наши улицы уже давно были бы заполнены ничего не понимающими пришельцами из других миров. Но я на своем веку ни одного такого не встречала. А значит, их нет вообще.

Правда, на втором курсе