class="p">— Деда, я пошутила! — засмеялась она, радуясь, что он взбодрился. — Я знаю, что за уши надо дергать! — добавила она, и понукая пятками животину, направила её к постоялому двору.

Воины весело поглядывали на боярина, но свою службу помнили. Одни остались подле него, другие намеревались сделать вид, что проезжают мимо деревни и все никак проехать не могут, а Пахом обогнал Евдокию и первым въехал на подворье.

Собачий лай стал громче, зато соседские кабысдохи притихли и поддерживали систему оповещения формально. Дуня огляделась и вынуждена была признать, что до постоялого двора трехкамерная изба не дотягивает и о создании почтовых ямов тут не слышали.

Но видно все же надобность у проезжих в остановке тут случалась, поэтому ворота были открыты и гостей встречал юноша, принявший лошадей.

— Обиходь, — коротко бросил Пахом, кидая в руки недоросля копеечку. Потом подумал и добавил ещё.

Дуня довольно шустро сползла со своего конька-горбунка. Высоких тонконогих лошадей или крупных тяжеловесов на Руси почти не было. Все кони были мелкие или совсем маленькие, так что сидеть на них было не страшно с точки зрения человека, готового в любую минуту упасть.

Юноша с любопытством глянул на неё, растеряно задержав взгляд на чистом лице, но дожидаться, пока он что-то сообразит или заподозрит, она не стала, вошла в дом. Как положено перекрестилась, подвинулась, пропуская недовольного прытью боярышни Пахома и… выбрала место в уголке.

В общей зале места было немного, а света и того меньше. В помещении уместилось три стола и за одним расположился князь. Напротив него стояла женщина с девочкой-подростком. Одеты они были добротно, можно сказать с претензией. Лицо женщины сохранило остатки былой красоты, но примечательно в ней было другое — прекрасное и одновременно скорбное выражение лица. Покорность судьбе, смирение, всепрощение и жалость ко всему живому, вот что подметил взгляд художницы. Но личико девочки было посложнее и не читалось с первого взгляда.

Дуня с жадностью вглядывалась в них, пытаясь запомнить лица и услышать, о чём они говорят, но хозяин двора помешал. Он подошел, поставил свечной огарок, предложил горячего кулеша.

— Нормальная еда есть? — недовольно спросил Пахом. — Кулеш мы в дороге сами себе сварим.

— Яйца вареные есть, но сейчас пост, — сухо ответил дворник.

— Неси яйца, — буркнул Пахом и насмешливо добавил: — чтобы наверняка не отравиться.

Дуня не без интереса отметила, как двигается хозяин двора, обходя по большой дуге князя, умудряясь десять раз поклониться ему, и как небрежно встретил их, показывая, что знает себе цену. А всё из-за её простоватой на вид одежды.

Князь недовольно оглянулся на новых постояльцев, дворник тут же подбежал к нему.

— Покажи мне чистую горницу, — велел он.

Дуня разочарованно смотрела, как князь уходит вместе с жёнкой и девочкой. Стоило им скрыться, она поднялась и поспешила следом, а ринувшегося за ней хозяина задержал Пахом.

— Тише, тише, — ласково прошептал он ему, — а то горло перережу от уха до уха.

Дуня прилипла к закрытой двери, но сразу отпрянула. Князь говорил громко и чётко, так что даже прислушиваться не пришлось.

— Что молчишь, Улюшка? Расскажи, как живёшь.

— Покойно живу… — вот тут Дуне пришлось напрячься, так как голос женщины был тихим.

— Муж не обижает?

— … — Дуня предположила, что та замотала головой, отрицая обиды.

— А ты… жалеешь его?

— Как мужняя жена, — громче ответила женщина и даже с капелькой сердитости спросила: — Зачем спрашиваешь, княже?

Дуня больше не сомневалась, что ей довелось увидеть старую княжью любовь.

— Послабление в торговле я его сыновьям дал, а тебе вот… прими. Дочке… твоей… пригодится. Спрячь подале до поры до времени.

«Какие интриги в этом семействе!» — подумала Евдокия и отскочила, услышав шаги.

Через пару мгновений дверь открылась и в коридор выставили девчонку. Пыхтя от негодования и источая недовольство, она сделала пару шагов, остановилась, увидев подпирающую спиной стену Дуню и гордо вздернув носик, сделала вид, что уходит. Но тут же словно бы опомнилась и развернулась:

— Ты чего здесь застрял? — заносчиво спросила она, наступая на хилого юнца, за которого приняла Евдокию.

И боярышня была уверена, что если бы девчонка не опасалась быть услышанной, то вытолкала бы ее кулаками. Похоже, что не только Дуне хотелось подслушать чужой разговор. Но чего уж теперь. Однако, наглость девочки Евдокии не понравилась и она решила отплатить той же монетой.

— Да как ты смеешь?! — огорошила она её, отталкиваясь от стены и грозно наступая. — Поклонись, невежда!

— Что? — опешила девчонка, но быстро справилась с растерянностью и ответно напустилась на заносчивого пацана: — Да ты знаешь, кто я? — гордо вздернув подбородок, с потрясающей высокомерностью спросила девчонка.

— И кто же? — уже не сомневаясь, что видит перед собой незаконнорожденную дочь Юрия Васильевича, Евдокия встала напротив неё, смотря ей в глаза. — Ну же, скажи мне, — стараясь не спугнуть, чуть мягче спросила она, но княжья дочурка замешкалась, почуяв перемену в странном юноше, сделала шаг назад. — А то прикажу сечь тебя за самозванство, — пригрозила Евдокия, отслеживая её реакцию.

— Я! — гневно отреагировала девчонка на дерзкие речи нахального юноши, — я…

Дуня уже поняла, что глупышка сейчас заявит, что она княжна, но дверь распахнулась, являя рассерженного князя.

— Кто здесь? — рявкнул он.

Девчонка шарахнулась в сторону, намереваясь сбежать, но за углом увидела Пахома, придерживающего хозяина двора и застыла, раззявив рот от страха. Ужас сковал ее. Дуня даже на пол посмотрела, не обмочилась ли она. Такая метаморфоза ей не понравилась. Слишком резкий перепад получился от бойкой, даже нагловатой девочки к трусоватой. Но князь ждал ответа, яро сверкая глазами:

— Боярышня Евдокия Доронина туточки, — со вздохом ответила Дуня и даже приподняла наползшую на глаза мурмолку, подходя к Юрию Васильевичу, чтобы он разглядел её.

— Ты? — он подался вперед и даже наклонился. — Ты что здесь делаешь? Что за вид?!

— Так я на летучей ладье катилась… — у Евдокии мелькнула мысль соврать, что на лодке досюда докатилась, но настроения было поганое, как и ситуация. Это ж надо было сразу попасться на глаза.

Князь уверен, что о грешках его юности никто не знает, и может захотеть решить вопрос с неожиданной свидетельницей кардинально. С него станется махнуть сабелькой и сказать, что так и было.