Эйд постоянно пишет мне сообщения и держит в курсе всех новостей. Завтра, когда вернусь в офис, я выложу фотографии со свадьбы Элайджи и Тома – они сказали, что мы можем опубликовать их на сайте.

– Великолепно, – говорит Верити с набитым ртом. – Вообще-то я тоже кое-что готовлю.

– Что?

– Пока не могу тебе сказать, – подмигивает она. – Ты решишь, что я совершенно свихнулась. Ну, вечеринка – как раз отличное время для того, чтобы все встало на свои места.

Я нарочито ахаю:

– Ты должна мне сказать!

– Я скажу… но всему свое время. Тебе придется потерпеть.

Мы в молчании жуем бургеры, а я пытаюсь сообразить, что же она могла придумать. И пытаюсь высказать несколько догадок.

– Это как-то связано с Джен? – спрашиваю я, и она отрицательно качает головой. – С мамой? Ты нашла для нее кого-то? – Тоже нет, судя по тому, как Верити гыгыкает.

– Это то, чего ты хочешь, – отвечает она.

– А, я знаю! – торжествующе говорю я, замирая с чипсиной в руке. – Ты организовала наше возвращение на Мальдивы, и мы вылетаем на следующий день!

– Это моя мечта! Но если серьезно, я думаю, что мы должны поскорее полететь в следующий отпуск. Можно найти отличные предложения со скидками. Нам надо повеселиться на полную катушку.

– Договорились! – киваю я, чокаясь с ней стаканом. Он почти пуст. Верити замечает это и кидает взгляд на стойку – убедиться, что татуированный парень по-прежнему там.

– Закажем еще?

– Извини, – произношу я. – Я бы с удовольствием, но ты же знаешь, что мне еще нужно кое-что сделать сегодня днем.

– Ах да, – Верити осушает свой стакан и вытирает губы. – Что ты чувствуешь по этому поводу?

– Очень боюсь, – признаюсь я. – Но это правильное дело.

– Это как пластырь, Кэйт, – чем быстрее сорвешь, тем легче, – говорит она, заметив, что я смотрю на бар. Парень там, заказывает по порции текилы своим приятелям. Мы слышим, как он кричит: «Первая рюмка в этом году!» Верити улыбается ему из-под длинных ресниц.

– Знаешь что? – предлагаю я. – Иди туда, возьми пинту себе и полпинты мне.

– А у тебя есть время? – Она смотрит на часы за стойкой бара.

– Я немного поболтаю с Джулией, а затем уйду, а ты… пожалуйста, прямо сейчас иди и заговори с тем парнем. Ты меня убиваешь – ты ведь знаешь, как я люблю хорошие романы.

Верити качает головой:

– Ох, Кэйтлин, ты же понимаешь, что в этом знакомстве не будет ничего романтического.

Дом детства Гарри – самый прекрасный из всех, что я когда-либо видела. Я помню, как мы впервые сюда приехали – месяцев через шесть после знакомства, и шли по этой улице, где перед каждым домом были большие черные ворота и извилистая дорога за ними. Приходилось вставать на цыпочки, чтобы заглянуть за заборы и увидеть, как на самом деле выглядит дом или какие машины стоят на подъездной дорожке. Я возбужденно указывала ему на все это: «Смотри, возле того дома зеленый “Ягуар”!» Или: «Ух ты, взгляни туда, у этого вообще въезд среди роз!» Гарри охотно присоединился к моей игре «Если бы ты мог жить в любом доме на этой улице, то какой бы выбрал?» и смеялся, когда я меняла свое мнение с каждым новым домом, мимо которого мы проходили.

Я понятия не имела, что он вырос в одном из этих домов, – дальше по дороге находился мясной ресторан «Тоби Карвери», куда мы с Верити иногда ездили на автобусе из города. Я знала этот район и решила, что семья Гарри живет в обычном, недавно построенном квартале примерно в десяти минутах ходьбы отсюда. Так что я была взбешена, вероятно, от смущения, когда мы остановились у больших медных ворот, и Гарри сказал: «Это мой».

Я шипела на него, пока мы шли по хрустящей гравийной дорожке: «Не могу поверить, что ты стал играть со мной в эту игру, когда на самом деле живешь здесь!» Но он лишь улыбался и говорил, что это все равно забавная игра. Дом в конце извилистой дорожки был увит плющом, два передних окна имели цветные витражные стекла в верхних панелях, и Гарри ударил в настоящий медный дверной молоток вместо электрического звонка. Когда он постучал, изнутри послышался собачий лай, а затем – хрустальный женский голос: «Герти, ш-ш-ш, это просто Гарри, это просто Гарри».

Увидеть Сару в первый раз было все равно что увидеть картину маслом или статую в музее – она сильно отличалась от всех, кого я когда-либо знала. Казалось, что она выскочила в мою жизнь из какого-то сборника сказок. Ее черные волосы были уложены в высокую прическу, открывавшую уши, в которых искрились два крупных бриллианта. Свободные брюки черного бархата, жилет насыщенного рубиново-красного цвета и горчично-золотистая шаль, наброшенная на плечи, завершали картину. А я была в джинсах, пушистом голубом мохеровом джемпере и ярко-желтых балетных туфлях («Это мои счастливые туфли, – сказала я Гарри, надевая их. – Они покоряют всех»).

Сара улыбнулась мне, лишь слегка приподняв уголки губ, и поцеловала меня в обе щеки. Когда я отступила на шаг после ее объятий, то заметила, что ворсинки с моего джемпера облепили ее шаль. Мы находились в ее присутствии всего две минуты, а мое лицо уже горело от стыда.

С тех пор так и повелось – она постоянно вгоняла меня в краску. Как и ее дом. Теперь я стою снаружи, готовясь постучать в дверь, и кажется, уже краснею. Захлестывает ощущение, что я недостойна здесь находиться, – чувство, которое я сама в себе взрастила, потому что Сара, по крайней мере внешне, всегда была со мной очень приветлива. Меня приглашали на каждый семейный праздник, и с самого момента знакомства она обращалась со мной точно так же, как и с другими членами семьи.

Но она смотрела на меня таким взглядом, от которого я всегда нервничала и испытывала неловкость. Расплескивала воду из кувшина, когда она просила меня передать его, портила блюда, которые готовила тысячу раз раньше, – просто потому, что она приехала на обед. Если мы оставались ночевать, и я спускалась вниз довольно для себя рано, скажем, в девять утра, Сара замечала: «Приятно поваляться в постели, да?» – слегка наклонив голову, как будто в буквальном смысле смотрела на меня сверху вниз.

В последнюю нашу встречу она на меня так не смотрела. В прошлый раз ее глаза блестели от слез, она была преисполнена жалости, но также и стальной решимости: словно знала, что так для меня лучше. Наверно, это было по-матерински. Я слышу, как когти Герти скользят по кафельному полу коридора, а вскоре следует и стук каблуков, и поворот замка – и все это время я сдерживаю дыхание, приказывая себе успокоиться.

– Кэйтлин…

Сара обнимает меня, целуя в щеку только один раз. Она пахнет кашемиром и «Шанелью № 5» – мягкая шерсть ее ярко-желтого кардигана касается моей шеи. Когда я вхожу, она провожает меня в гостиную наверху – у нее две гостиных, и та, что в передней части дома, обычно зарезервирована для вечеринок с напитками или неожиданных гостей. А вторая, как мне пояснили при первом посещении, предназначена «только для семьи и близких друзей», и она оформлена более по-домашнему: с пухлыми бархатными диванами горчичного цвета, в которых можно утонуть, и книжными полками, занимающими три из четырех стен. Я сажусь на один из этих диванов, и Сара наливает мне красного вина, не спрашивая, хочу ли я выпить.