– Я очень рада, что ты позвонила. – Она прищуривается, осматривая меня с ног до головы. На мне полосатый разноцветный джемпер, заправленный в медно-золотистую плиссированную юбку, и невысокие ботинки на шнуровке. Я внезапно понимаю, что следовало их снять внизу и оставить в коридоре.

– Ты выглядишь… неплохо.

– Вообще-то я уезжала… эм-м, на Мальдивы. Мне предложили бесплатную поездку, просто повезло, я полагаю. Не могла отказаться, и в конце концов взяла с собой Верити. Это оказалось хорошо, полезно для меня.

Я осознаю, что, вероятно, могла бы вечно болтать об этом путешествии – извиняясь за то, что поехала, и за то, что позволила себе хотя бы капельку веселья.

– Я думала о том, что вы сказали. – Я делаю паузу и разглаживаю юбку на коленях, пытаясь вспомнить слова, которые мысленно репетировала всю дорогу сюда. – И, гм, прежде всего я хочу еще раз извиниться. Потеря Гарри, как я теперь понимаю, сделала меня ужасно эгоистичной…

Сара поднимает руку, чтобы я замолчала. Что я покорно и делаю.

– Ничего эгоистичного, дорогая. Ты отреагировала так, как отреагировала, мы все скорбим по-разному.

Я постоянно слышу это в последние две недели: от своей мамы, Верити, Эйд, Стью… Я понимаю, что действовала не злонамеренно, а как робот, в неком «режиме выживания», однако я все же причинила Саре боль, и вот за это хочу извиниться.

– Ладно, пусть не эгоистичной. Но я все равно виновата, я повсюду использовала его образ, и вы болезненно это восприняли. Я сожалею. – Она быстро, коротко кивает, и я продолжаю: – Теперь я больше не буду так поступать, плакаты на неделе снимут. И я договорилась с людьми, с которыми работаю, они переделывают весь сайт, чтобы он стал более правдивым. Вот чего я хочу – я думаю, что хочу именно этого. Но есть вопрос, который я должна задать…

Это самое трудное. Выразить словами беспокойство, которое я постоянно таскала с собой, как тяжелый рюкзак. Правду, которую так трудно признать; я глубоко ее запрятала в тайный уголок сознания. Кажется, я присыпала эту мысль горой песка, завалила всем, что подвернулось под руку, лишь бы она не всплывала на поверхность. К глазам внезапно подступают слезы, и по моим щекам бегут ручейки. Сара, как всегда радушная хозяйка, достает из рукава сшитый вручную носовой платок с монограммой и протягивает мне. Я громко сморкаюсь в него.

– Неужели… неужели Гарри считал, что я забросила его ради бизнеса? Может, он думал, что играет роль второй скрипки в моей жизни?

Я вспоминаю, как сидела в офисе ночью, окруженная бумагами, или как была дома слишком занята мыслями о других парах, а не тем, что он мне рассказывал о своем дне. Мой мозг переполнен этими воспоминаниями, как шкаф, забитый неношеной одеждой. Они терзают меня, потому что я принимала все как должное, наивно полагая, что это будет длиться вечно.

Я не могу поднять на Сару взгляд. Я ковыряю заусенец на большом пальце, а все остальное вокруг вижу в каком-то тумане. Она знает, что Гарри чувствовал на самом деле. Они были близки; он звонил ей почти каждый вечер и приезжал на большинство выходных, вместе со мной или нет, и они всегда находили время немного побродить вдвоем по ее саду. Я наблюдала за ними из окна, ее холодное лицо становилось намного теплее, когда она была со своим сыном: словно лепестки роз, окружавших их в саду, проникали ей под кожу и заставляли ее сиять.

Сара берет меня за руку и твердым движением отстраняет мои пальцы от ноющего заусенца.

– Посмотри на меня, Кэйтлин, – говорит она, и я смотрю. Она качает головой. – Нет, Гарри никогда так не думал. Он гордился тобой и всегда рассказывал моим друзьям о том, как у тебя дела, о людях, которым ты помогла. Он писал мне всякий раз, когда ты добивалась какого-то успеха.

Я улыбаюсь сквозь слезы, хотя и чувствую некое «но», повисшее в воздухе. Сара не станет говорить что-то просто потому, что ты хочешь это услышать, – в том числе поэтому я у нее и спрашиваю. Однако все равно сидеть здесь и слушать, как громко тикают старинные часы в прихожей, – мучительно. Лучше бы я не приезжала.

– Но…

Я выдыхаю. Вот оно.

– Он беспокоился, что ты отвлекаешься и забываешь о причинах, по которым вообще этим занялась. Он рассказывал мне, что ты подсела на «Инстаграм», что соревнуешься с кем-то ради статуса, а не ради своей первоначальной цели.

– Которая состояла в том, чтобы помогать людям.

Сара кивает:

– Которая состояла в том, чтобы помогать людям.

Я вытираю лицо тыльной стороной ладони.

– В этом и заключается моя новая бизнес-миссия – показать людям, что любовь может быть трудным испытанием, что она несовершенна. Я хочу уделять больше времени индивидуальной работе с клиентами и меньше тому, чтобы пытаться стать вторым «Тиндером».

– Вторым чем-чем?

Я качаю головой:

– Да не важно, я просто не буду пытаться быть тем, кем не являюсь.

– А что насчет дальнейшего использования образа Гарри?

– Гарри все равно будет частью этого. Он должен быть. Я не могу просто стереть его из своей истории, создав универсальный веб-сайт с картинками купидонов. Я должна рассказать людям о нем, о том, что со мной случилось, – и пускай они сами разбираются.

Слезы начинают скапливаться в ее глазах. Сара протягивает руку и берет с журнального столика коробку салфеток. Промокает глаза, слегка размазывая тушь.

– И я все равно буду видеть его на сайте? Как способ увеличения… продаж? – Она будто брезгливо выплевывает последнее слово. И я оказываюсь к этому не готова – к тому, что она начнет возражать.

– Это не ради рекламы! – Мой голос звучит тверже, чем я хотела. Я и сама боялась именно этого с момента, как Эйд и Стью застряли на идее ребрендинга. – Я просто не могу больше рассказывать людям, что любовь не причиняет боли, что она может длиться вечно.

– Любовь длится вечно. Я буду любить своего мужа вечно, и ты будешь любить Гарри вечно.

Отец Гарри умер за несколько лет до нашей встречи – от сердечного приступа, – и его фотографии висят по всему дому. Они с Гарри похожи – широкими улыбками и добрыми глазами. Иногда я смотрю на него и размышляю, как бы мы поладили, если бы были знакомы.

– Конечно, я буду любить его вечно. Конечно. Но люди неизбежно станут спрашивать о моей личной жизни – они захотят знать, могут ли мне доверять. И я хочу говорить им правду.

– Так почему бы просто не подождать, пока они спросят? Зачем развешивать его по всему сайту, будто он какая-то модель?

– Сара, если вы не желаете, чтобы я это делала, я придумаю другой способ. – Пусть это не то, чего я хочу, но говорю искренне. Ровно так же, как я не могу продолжать лгать, я не собираюсь делать то, что причинило бы Саре еще больше боли. – Глупо было, – добавляю я, – вот так публиковать его фотографии, и за этим стояло много причин. Но ни одной из них не являлось желание заполучить побольше клиентов – хотя внешне выглядело именно так. Все было связано только с тем, как я себя чувствовала. Это оказалась лишь временная маскировка для моего горя. Но я не могу сейчас вернуться и полностью удалить все упоминания о нем.