Сара ахает, поднося руку ко рту.

– Нет! Ты не можешь стереть его так, будто он никогда не существовал.

Я достаю телефон, чтобы показать ей ссылку, которую прислал Стью час назад, – черновое представление о том, как будет выглядеть сайт.

– Вот почему я думаю, что этот новый путь – компромисс. Для меня это способ почтить память человека, который мне очень помог, – больше не притворяясь.

Сара пристально смотрит в телефон, прокручивая страницу, а я задерживаю дыхание. Она поднимает взгляд.

– А как насчет всего прочего? Во всяких социальных сетях?

– Там будут фотографии реальных любовных историй и подписи под ними – милые, забавные и правдивые, о том, что людям нравится друг в друге… и что нет. Вроде как в инста-блоге «Люди Нью-Йорка».

– Где-где?

– Да не важно. Но это будут другие пары. Одна фотография меня и Гарри, но это все.

Сара кивает. Я не могу понять, о чем она думает.

– Это, безусловно, прекрасно сделанный сайт с внятным посылом к читателю, – говорит она. Я благодарно улыбаюсь, ожидая очередного «но». – Но мне нужно подумать об этом.

– Хорошо, я понимаю. Я пойду, оставлю вас в покое.

Я наклоняюсь за своей сумкой, которая валяется под ногами.

Сара касается рукой моего бедра, останавливая меня.

– Нет, не уходи. Просто подожди здесь, хорошо? У меня еще есть вино, угощайся. – Она показывает на огромный хрустальный графин на боковом столике, который выглядит таким тяжелым, что я знаю – я не смогу его поднять.

Я в замешательстве, но – как и всегда с Сарой, – делаю то, что мне говорят.

– Ну ладно, – бормочу я, и она выходит из комнаты, оставив за собой шлейф духов. Я сижу, барабаня пальцами по коленям и сосредоточившись на своем дыхании – вдох через нос, выдох через рот.

Мой телефон лежит на кресле, где она его оставила, и я могу просто почитать что-нибудь в Интернете, чтобы скрасить ожидание, но мне этого не хочется. А хочется спокойно обдумать наш разговор и прикинуть, что ждет нас в будущем. После свадьбы Тома и Элайджи у меня не было времени как следует обо всем поразмыслить, составить какие-то планы и набросать идеи.

Я встаю, подхожу к графину и выдергиваю хрустальную пробку. Когда я кладу ее на стол, она издает глухой тяжелый стук. Как и предполагала, я не могу поднять графин, чтобы наполнить свой стакан. Так что вместо этого бреду к окну и смотрю на сады, раскинувшиеся внизу. На соседском участке стоит огромный батут, засыпанный опавшими листьями, – морозец прихватил их края, и они сверкают инеем. Участок с другой стороны слегка не ухожен, кусты разрослись – ничего страшного, просто он не такой аккуратный, как образцовый сад Сары. Я знаю, что она часто пеняла соседям, убеждая тех привести его в порядок. Мне это казалось не совсем справедливым – ведь их запущенный сад не влиял на то, как выглядит ее собственный. Однако я всегда улыбалась, кивала и говорила «угум-м», когда она жаловалась на это мне и Гарри. В ее саду проложена извилистая гравийная дорожка, ведущая к теплице среди ярко-зеленых выкошенных лужаек. Даже сейчас, среди зимы, ее цветы цветут, а кусты выглядят очень здоровыми, и их листья насыщенного зеленого оттенка.

В третьем саду от нас на скамейке сидит мужчина в клетчатом шарфе горчичного цвета, плотно обернутом вокруг подбородка, с чашкой кофе в руке. Он просто смотрит в пространство, и я задаюсь вопросом, что он там делает – возможно, он раньше курил, а теперь выходит на улицу подышать воздухом вместо того, чтобы дымить. Или, может, у него дома расшалившиеся дети, и ему нужен небольшой отдых от безумия рождественских праздников и совместного сидения взаперти в течение нескольких дней.

Я так увлеклась своими мыслями, что не замечаю Сару, вышедшую на лужайку, – во всяком случае не сразу. А потом мое внимание привлекает ее движение: она ходит кругами, снова и снова. Время от времени она подходит к своему розовому кусту – без бутонов – и протягивает руку, чтобы погладить лист. Я вижу серые клубы пара от ее дыхания, руками она обхватывает себя за плечи – она в том же наряде, в котором была здесь, а пальто так и не надела. Мне почему-то кажется неправильным наблюдать за ней, как будто я застукала ее за чем-то неподобающим. И только когда я замечаю, что ее губы шевелятся, – я понимаю, почему. Я стала свидетельницей одного из самых личных моментов: она разговаривает с ним – ходит кругами и говорит в воздух.

– Ты здесь? – шепчу я. – Ты ее слышишь?

Единственный звук в комнате – тихий храп Герти, погруженной в сон. Я закрываю глаза, вспоминая, как стояла на этом же самом месте несколько лет назад и наблюдала, как Сара и Гарри бродят по саду. Было лето, и все ее кусты роз усыпали распустившиеся бутоны, дивные создания природы: красные, сиреневые и розовые. Сара гордо указывала Гарри на каждый цветок, а он внимательно слушал – я могла сказать это по морщинке на его лбу. Оса вертелась вокруг его шеи, но Гарри даже не пошевелил рукой, чтобы убить ее или отогнать, и не перешел на другое место, чтобы она его потеряла, – он просто стоял у куста и слушал свою мать.

Теперь сад почти голый: на земляных клумбах только небольшая семейка подснежников, да еще какие-то крошечные белые цветочки вокруг, и мне интересно, что же такое она посадила, какие семена будут прорастать в ближайшие несколько месяцев. Когда Сара их сажала, осторожно вдавливая в грунт, то уже должна была знать, что Гарри никогда не увидит всходов. Она рассказывала мне, что однажды на протяжении всей весны, когда Гарри был маленьким, она брала его с собой в сад и оставляла играть на одной из пустых клумб. Он мог сидеть там часами, копаясь пальцами в земле, возить туда-сюда по деревянным бортикам свой игрушечный экскаватор, пока она пропалывала, сажала и сгребала мусор.

Как Сара нашла в себе силы, чтобы выйти туда этой весной и выполнить все работы по списку, как обычно? Думала ли она о нем? Или притворялась, что ничего дурного не случилось?

Что Гарри приедет, как всегда, в воскресенье, и она сможет с волнением показать ему цветы, которые заказала по садоводческим каталогам из своей коллекции?

Я не могу вспомнить, что делала весной. С тех пор как потеряла его, я потеряла счет временам года, ни разу не остановилась, чтобы подставить лицо солнечным лучам или отметить первый день, когда можно выйти из дома без кардигана. Я не заметила первых осенних листьев и не выглядывала в окно на Пятое ноября, чтобы полюбоваться фейерверками в небе. Я лишь чувствовала раздражение из-за пальбы, пугающей Кота, который спрятался под грудой пальто в прихожей. И теперь, глядя на Сару, разговаривающую с пустотой, я понимаю, где мне следует быть: здесь. Гарри хотел бы, чтобы я о ней заботилась; он всегда беспокоился о том, чтобы ей не было одиноко, особенно когда она перестала ходить в церковь после смерти его отца.

– Я очень многое сделала неправильно в прошлом году, Гарри. – Я все еще пытаюсь говорить тихо, однако потолки здесь такие высокие, что мои слова эхом разносятся по комнате. – Но это оттого, что я потеряла себя, надеюсь, ты понимаешь. Я постараюсь стать лучше, чтобы ты мог мной гордиться, вот увидишь.