– Они вырвались! Спасайся! – проорал первый из них, отпихнув меня к стене и пронесшись мимо.

– Оракул! – признал меня второй. – Свита вырвалась, бежать надо! – и спрятался за мою спину.

А за ним неслась сплошная волна серых, сгорбленных, шипящих и подвывающих тел. Вот здесь я и помру, – пронеслась в голове безрадостная мысль.

Но голлумы-переростки меня не сожрали! Едва достигнув границы света, даваемого лампусом, они начинали визжать, корчиться и пятиться назад. Я не сразу поняла, в чем дело, но потом заметила, как один из монстриков, толкаемый в спину другими, не успевшими затормозить, попал под свет лампуса. И это было зрелище не для слабонервных. Его кожа начала вздуваться, пузыриться и лопаться, источая смрад горелой гнилой плоти. Монстр завизжал, как поросенок, и попытался отползти за границу губительного для него света, но ему мешали другие. Его агония продлилась не больше полуминуты. Остальные развернулись и ломанулись в обратном направлении.

– Оракул… – благоговейно протянул трясущийся за моей спиной охранничек.

– И далеко они разбежались? – спросила я у него.

– Вроде только в этот проход вырвались. Это все Патр виноват, я ему говорил, что нужно дверь запереть, а он… – принялся оправдываться мужичонка.

– Пошли загонять, – решила я, и подняла повыше лампус, как знамя правого дела.

И мы побежали по подвальному коридору. Впереди неслась толпа повизгивающих и подвывающих монстров, а я задавалась вопросом: и зачем мне все это нужно? Героизма я за собой никогда не замечала, да и не смелая я ни разу. Трусиха еще та. Но поди ж ты, бегу, и не от опасности, а прямо к ней в лапы. Так, не ровен час, еще и героиней стану…

Как загнала свиту в отведенное для нее помещение, и сама не поняла. Это как-то само собой получилось, случайно. Спонтанно приняла решение и вот, сделала… Уже потом, заперев двери и отчитав охранников с рогатинами, осознала, что вообще совершила, и покрылась холодным потом. Они же могли меня сожрать! Да я от страха должна была прямо там, на месте, как минимум в обморок упасть. Ну или хотя бы убежать в обратном направлении. Что же ты со мной делаешь, иномирье ужасное?

– Ты, – обратилась к охраннику, который вместе со мной загонял свиту (вернее, он прятался за моей спиной, но хотя бы не сбежал), – ты знаешь, где усыпальница Талиека?

Мужик кивнул, выпятив грудь, как будто это он только что всех тут спас.

– Веди! – приказала я.

– А эти? – спросил у меня один из толпы горе-вояк, оставшихся под дверью, за которой скреблась толпа серокожих чудищ.

– А что вы обычно с ними делаете? – спросила я в свою очередь.

– Обычно они спят, – пожал он плечами.

Ну да, свита триста лет спала, откуда им знать, что теперь делать.

– Охраняйте, потом разберемся, – отдала я приказ, вручив охраннику лампус. Так себе приказ, конечно, но других у меня в запасе не нашлось, я тоже уроки ухода за свитой не проходила. У меня как-то в домашних питомцах все больше хомячки и коты жили, а с ними попроще будет.

До усыпальницы Талиека мы добирались еще минут пять, а там нас встретили дяденьки в балахонах, угрюмые и озлобленные, причем именно на меня. Они, по всей видимости, были осведомлены о том, что я несостоявшаяся невеста, ставшая подставным оракулом, но в последние новости их не посвятили. Потому и встретили меня довольно грубо.

– Чего пришла? – спросил один из балахонов.

– Ты как с оракулом разговариваешь? – неожиданно вступился за меня мой провожатый, потрясая факелом. Надо же, а сначала таким трусом показался.

– Ты иди, – улыбнулась я ему. – Я сама здесь разберусь.

– Точно? – нахмурился он. – А то я этим сейчас… – И рогатиной погрозил.

– Не надо, – улыбнулась я. – Спасибо за помощь.

– Иди, иди, – поддакнули дяденьки в балахонах, сверля меня неприязненными взглядами.

Бравый охранник покосился на меня с сомнением, но ушел. А балахоны с количестве трех штук окружили меня и начали ехидненько так улыбаться.

– Брон здесь? – спросила я, кивнув на дверь усыпальницы.

– Ушел минут пять назад, – растянув тонкие губы в торжествующей улыбке, проговорил один из них.

– И ты так вовремя пришла, – поддержал его второй.

– Бронир со своей наукой совсем перестал чтить традиции, – добавил третий.

– А мы чтим и верим, – подхватил первый.

– И ты, невеста, должна быть отдана повелителю! – объявил второй, схватив меня за руки со спины и заломив их.

Остальные двое быстро отперли дверь, втолкнули меня в усыпальницу и тут же закрыли ее.

В освещенном факелами и свечами помещении стоял тошнотворный запах крови, на возвышении, рядом с гробом, лежал окровавленный желобок для крови, стеклянная ложка, тоже в крови, и нож из рэддания. Стучать в дверь и просить, чтобы выпустили, бесполезно – это я поняла сразу. Оставалось только ждать, когда вернется Броня и спасет меня. Талиек придет в себя только к вечеру, а сейчас еще обед, так что время у меня еще есть.

Постояла немного возле двери, привыкая к запаху и успокаиваясь, и двинулась к гробу. И рано я успокоилась, ох как рано… В гробу никого не было! Он был пуст, вообще, то есть совсем! Прижалась спиной к пустому каменному вместилищу бессмертного кровопийцы, задержала дыхание и осмотрелась. В пределах видимости опасности не наблюдалось. Но дальняя часть грота, как раз у меня за спиной, была практически не освещена. И что делать? Мысль о том, чтобы поднять крик и начать ломиться в запертые двери, показалась не такой уж и бесполезной. Зажмурилась на мгновение, оттолкнулась от гроба и рванула к двери. Не добежала…

Смазанная тень пронеслась мимо меня, сбив с ног. Я упала, перевернулась на спину и замерла. Надо мной склонился он, бледный, худой, с запавшими покрасневшими глазами и покрытыми щетиной впалыми щеками. Я уже видела его таким. Помнится, когда мне было двенадцать лет, папа попал в аварию, врачи говорили, что надежды практически нет, но он выжил и, назло всем прогнозам, поправился. Вот такого, бледного и страшного, мы его и забирали из больницы. Только тогда он не смотрел на меня безумным голодным взглядом, и клыков в сантиметр длиной у него не было…

Он зарычал, принюхался, как зверь, и потянулся к моей шее.

– Ой, мамочки! Папа, это я, не ешь меня! – завопила я, зажмурившись и сейчас как никогда желая, чтобы Талиек оказался-таки моим отцом.

Секунды шли, плавно, но неотвратимо переходя в минуту, а может, и две, а я все не решалась открыть глаза.

– Таня? – прохрипел надо мной до боли знакомый голос.

– Папочка! – заголосила я и открыла глаза.

Он тут же отстранился, попятился и отвернулся.

– Таня? Как ты… тут оказалась? – с запинкой спросил папа, тяжело дыша и сжимая кулаки.