Патриографы уделяют сюжетам, в которых женщины тем или иным образом участвуют в судьбе Города, удивительно много внимания, наделяя места и строения разнообразными феминными коннотациями. В «Кратких представлениях из хроник» есть даже отдельный раздел, посвященный исключительно женским изваяниям (Par. 29–36). Очень часто рядом с именем императора, построившим церковь, упоминаются его жена или мать, чаще всего безо всякого явного повода. Юстин I и Евфимия вместе строят обитель Августы, в которой потом императрица и была похоронена (III, 183). Отдельные храмы и обители строят Зинон и Ариадна (III, 66), Маркиан и Пульхерия (III, 63, 74), Тиверий и Анастасия (III, 46), Ирина и ее сын Константин (III, 173). Притом Ирина, единственная в Патриях, трижды называется «благочестивой» (εὐσεβής; III, 9, 85, 154); кроме нее такой чести удостаивается также София, жена Юстина II, названная «прокаженной, но весьма благочестивой» (III, 110). Автор не только полагает, что женщинам посвящено статуй не меньше, чем мужчинам, он уверен, что ведут себя эти дамы более благородно, нежели представители мужского пола, например, та же София, которая строит новую гавань, ибо ей жалко смотреть на корабли, которые бьет в море шторм (III, 37). Конечно, в Патриях присутствуют и указания на распущенность или жестокость тех или иных женщин (так, в III, 50 патрикию Вассу императрица «Феодора стянула голову шнуром, и у него вылезли глаза»), но в целом это не отменяет необычайно высокой роли, которую они занимают в этом тексте, что нетипично для произведений церковной среды.

Из всего вышесказанного не должно создаваться ощущение, что жители Константинополя были сплошь язычниками. К VIII, а тем более к X веку Византия была полностью христианизированным обществом, и даже самые консервативные семьи не были здесь исключением. Однако их вера не мешала им примирять разные религиозные традиции между собой примерно в том же смысле, как и современный человек может держать в своем доме одновременно иконы и какие-то эзотерические символы для привлечения богатства и удачи. Притом не стоит забывать наказ автора истории про квартал Кинигия: статуй нужно опасаться, ибо в них скрыта нечистая сила, то есть прежде всего они осмысляются в контексте опасности. Однако для автора Патрий все эти представления не исключают, а дополняют друг друга – элементы языческих религиозных традиций, таким образом, вошли в культуру и стали частью идентичности городской аристократии, от которой она не желала отказываться.

Впрочем, не все изваяния, вопреки увещанию «философа», представляют для человека угрозу. В текстах патриографов часто упоминаются и христианские статуи – под ними здесь понимаются образы императора и членов его семьи, а также скульптуры, которые ошибочно интерпретированы как образы библейских персонажей. Например, на Форуме Тавра якобы находилась статуя Иисуса Навина (II, 47; в реальности – Феодосия II), а на Ипподроме – Адама и Евы (Par. 5; на самом деле – один из подвигов Геракла).

Упоминаний об изваяниях христианских императоров в Патриях достаточно много, однако никакой конкретной программы и четко сформулированного отношения к ним нет. В качестве характерных особенностей можно отметить лишь очевидную неприязнь к правителям-иконоборцам. Так, Лев III представляется неразумным разрушителем ценных предметов, а император Константин V назван по своему обидному прозвищу Копроним («Дерьмоименный»). Сами же императоры, помимо того, что использовали статуи для пропаганды своей политической программы и желания возвысить себя (ср., например, статую униженного Соломона, которую Юстиниан I якобы повелел изваять как знак своей победы над ним после строительства Св. Софии, в II, 40), чаще были озабочены сохранением памяти о себе. Наиболее эксплицитно эта идея выражена в «Кратких представлениях»: «Удивительная статуя Валентиниана [III] Младшего находилась у портиков Леонтия, где Зинон устраивал свои инспекции. Увидев статую Валентиниана, Зинон сказал: „Несчастливы те цезари, кто не оставил по себе зримой памяти (μνήμη) в изображениях“» (Par. 51).

Но не только статуи формируют образ Константинополя у патриографов – сам город тоже имеет свой миф, прежде всего политический. В связи с тем, что Византий, превратившийся в Константинополь, стал столицей совсем неожиданно, ему пришлось придумывать свою историю очень быстро. «Троица его основателей», как назвал ее Жильбер Дагрон, т. е. Визант, Север и Константин, предстает в Патриях правителями, которые радикально обновляют город, как бы открывая своими деяниями эпохи мировой истории: мифологическо-греческую, римскую и эпоху Нового Рима. История города раскрывается в книге I, которая, опираясь в основном на хронику Гесихия Милетского, предлагает читателю исторический экскурс, повествующий о создании города Византия и превращении его в Константинополь. Но именно с «перенесения» старого Рима в новый и начинается самостоятельный текст Патрий.

О том, как в византийской культуре были пространственно соотнесены два Рима, написано бессчетное количество работ[1350]. Здесь стоит лишь заметить, что в целом Патрии довольно точно и последовательно соблюдают сложившуюся традицию уподобления двух столиц: Константи-нополь покоится на семи холмах (III, 19); как и в Риме, здесь есть Сенат (I, 46), точнее, два его здания, к северу от Форума Константина и Магнавра на Августее; храм св. Ирины (I, 48) заменяет римский алтарь Мира (Ara Pacis)[1351]. Как и в старом Риме, в новом есть стела с надписью об основании города (I, 43) и египетский обелиск (II, 60)[1352], не говоря уже об Ипподроме и о том, «что множество изваяний были свезены [для него] из Рима» (II, 73).

О статуях Ипподрома «Краткие представления» уточняют, что их было 60 (Par. 60) и среди них присутствовало изображение самого Августа, дополнительно подчеркивая тем самым преемство между двумя городами, – величайший император Рима (ср. I, 80–81) символически переезжает в новый город. Вслед за упоминанием Рима в Патриях дается длинный список городов и провинций, откуда были доставлены упомянутые изваяния. Он должен показать, что константинопольский Ипподром – центр всей империи, т. е. всей ойкумены, ибо в дело его украшения свой вклад вносит буквально весь мир: Рим и Никомидия, Афины и Кизик, Кесария и Траллы, Сарды и Мокис, Севастия и Сатала, Халдия и Антиохия, Кипр и Крит, Родос и Атталия, Смирна и Селевкия, Тианы и Иконий, Никея и Сицилия (II, 73). Это довольно частый риторический прием, который можно встретить также, например, в книге IV, где описывается возведение Юстинианом храма Св. Софии, которую тоже строят при участии «Востока и Запада, Севера и Юга и всех островов» (IV, 2–3). Несмотря на то, что по большей части Новый Рим транслировал идею преемственности с Римом старым, пытаясь повторить устройство бывшей столицы, он осознавал себя и как наследника Трои, как мы видели это в истории с палладием.