я, пожимая плечами. – У меня просто не укладывается все это в голове. Я все еще думаю, что однажды проснусь, и все снова будет как прежде.

– Ты злишься?

– Временами. То накатит, то отпустит. Иногда мне хочется наорать на него, а иногда, блядь, врезать по яйцам.

Фиона грустно улыбнулась.

– Хочу напомнить тебе, что так называемые пять стадий горя никогда не проходят последовательно, а зачастую меняются, повторяются, смешиваются. Депрессия, отрицание, торг, гнев и принятие. Ты пройдешь через каждую, пропуская ту или иную, возвращаясь к той, которую уже прошла.

– Ура! – наигранно воскликнула я.

– Ты уверена, что разумно сейчас возвращаться к родителям? – невозмутимо спросила Фиона.

– А разве нет?

– Возвращение в дом, где прошло твое детство, может спровоцировать разные воспоминания, а я бы не хотела, чтобы они добавились к тому водовороту чувств, который ты сейчас испытываешь.

– Нет, мое детство прошло не в этом доме.

– Ах, так, – сказала Фиона. – Ну, мои извинения.

Я ждала с нетерпением, когда мне скажут, что делать: не только о том, куда ехать, но и обо всем. Мелочи повседневной жизни: чистка зубов, завтраки, обеды, ужины – теперь казались настолько бессмысленными, что исподволь я просто хотела сбежать домой, надеясь освободиться от этих забот.

Некоторое время мы сидели молча. Часы, висевшие на стене за моей спиной и расположенные так, чтобы Фиона, а не ее клиенты, могла отслеживать начало и конец сеансов, старательно тикали. Мне казалось, что я смогла бы просидеть здесь вечность. Мягкое, глубокое кресло поглотило бы меня под беспрерывное тиканье часового механизма.

– Ну а как насчет всего остального, дорогая? – спросила Фиона. – Что было в твоей жизни до того, как это случилось?

– Лучше не надо об этом.

– Почему?

– Потому что это был бардак.

– Бардак?

– Да. Я жила со случайным человеком, совершенно мне незнакомым. Просто влезла в его жизнь. У меня не было ни денег, ни работы, ни жилья. У нас с Генри ничего не получилось. – Я рассмеялась.

И вдруг меня словно озарило, и я продолжила:

– Все, чего я хотела с шестнадцати лет, – это быть девушкой Генри. Да, как будто это каким-то образом преобразило бы меня и я достигла бы своего совершенства – стала бы девушкой, с которой он может встречаться. И это в конце концов будет доказательством, что я чего-то да стою. Я была так одержима идеей стать его девушкой, что совершенно потеряла себя.

Я на секунду остановилась, обнаружив, что стою на ногах, но тут же продолжила:

– Я потеряла свою работу, потеряла возможность быть с детьми, которых, черт возьми, полюбила! Я потеряла Милу из-за того, что она полюбила Найла. Я не умею пользоваться базовыми программами компьютера с операционкой от ебаного «Майкрософта». Все как-то живут и справляются, и никому нет до меня дела.

Было так приятно жалеть себя – мучительно и сладостно.

– Я потеряла своего лучшего… – У меня сперло дыхание. – Я потеряла…

Фиона протянула мне салфетницу. Я с ожесточением выхватила одну салфетку, разбросав еще несколько по полу.

– Почему я не поняла, к чему это идет? Все, что происходило с ним, я считала то стрессом, то показухой, но на самом деле это были предупредительные сигналы. А я проигнорировала… Он остался совсем один – меня не было рядом, чтобы остановить его, я не заметила, я не смогла…

Что-то надломилось внутри меня. Я как будто одновременно и плыла, и стремительно падала.

– Почему он не поговорил со мной? Почему он мне ничего не рассказал? Боже, я эгоистичная сука. Он остался совсем один. Должно быть, он чувствовал это абсолютное одиночество, Фиона…

Я вдруг поняла, что кричу во весь голос.

– Джони, самоубийство нельзя списывать на чью-либо вину. Никогда. Люди сами несут ответственность за это решение.

– Но почему он не попытался сопротивляться?

– Я не знаю. В такие моменты ощущаешь лишь сплошной мрак…

– Все, чему я придавала значение… Все это такая глупость. Просто наивная мура. Господи! В чем же тогда смысл? Честно говоря, я не вижу никакого смысла ни в чем.

Фиона встала. Она хотела обнять меня, как я поняла, но, судя по всему, запуталась в своих ролях друга и терапевта.

– Возможно, ты не в состоянии сейчас услышать меня, дорогая, – заговорила Фиона, – но со временем этот опыт станет одной из твоих самых сильных сторон. Когда ты проходишь через нечто ужасное, ты становишься пуленепробиваемым. Все мелкие житейские неурядицы и заботы бледнеют в сравнении с таким переживанием. В конечном итоге настоящее спокойствие и мудрость приобретаются из трагедий подобного рода, если, конечно, ты примешь это.

– Да на хуй все это, Фиона, – завопила я. – Не все происходящее можно принимать как очередной урок. Иногда жизнь сама по себе просто невыразимый ужас.

Фиона позволила себе лишь намек на улыбку. И я почувствовала признаки облегчения.

– Извини, извини меня, – сбавила я тон. – Знаю, я чудовище. Я самая мерзкая эгоистичная тварь на планете.

– Нет, это не так.

– Точно так. Я ненавижу себя.

Я застонала. Силы покидали меня. Я постоянно ощущала себя физически больной. Казалось, тошнота уже никогда не пройдет, она стала моей новой нормой жизни. А впереди еще предстояла большая поездка – в одиночестве.

– Сколько ты пробудешь у родителей? – спросила Фиона.

– Не знаю.

– Ладно. Что ж, на прощанье я припасла кое-что для тебя.

Она уже собралась выйти из гостиной, но вдруг вернулась и нежно взяла мое лицо в свои ладони.

– Я так сочувствую твоей потере, милая моя, – сказала она и поцеловала меня в лоб.

Пакет гуманитарной помощи от Фионы содержал шоколадные конфеты, виски, книгу о том, как пережить горе, и новенький блокнот.

– Попробуй вести дневник, – посоветовала она. – Выплесни все на бумагу. Это поможет, я обещаю.

– Спасибо.

Мы вышли на улицу. Солнце, пытаясь пробиться сквозь пестрые облака, раскрашивало их флуоресцентными красками.

– Ты береги себя, – сказала Фиона, удерживая пальцами мой подбородок и вглядываясь мне в глаза.

– Я постараюсь.

И вот снова я перевожу артефакты своего существования из одного места в другое – мимо серых высоток, мимо складских помещений, мимо облезлых таунхаусов, обступивших кольцевую дорогу, я вырываюсь на просторы полей. Обратно в Или, где я не была с тех пор, как мы с Дилом приезжали сюда, чтобы забрать эту чертову машину.

Распаковывая вещи в фиолетовой гостевой комнате, я нашла прозрачный пластиковый пакетик с героином и положила его в прикроватную тумбочку.

За ужином отец сетует о том, каким эгоистом он был по отношению к своим бедным родителям.

На моем ноутбуке появляется окно со ссылкой на