– Если тебе нужно, можешь пожить у меня, – прошептал он, целуя меня, несколько часов спустя, уже глубокой ночью.

– Ты уверен? Не хочу, чтобы это отразилось на Оливии, ну, знаешь, смутило ее или что-то в этом роде.

– С ней все будет в порядке, – сказал он, нежно поглаживая мне шею. – Она проводит со мной только одну неделю в месяц. Черт, у меня здесь не было женщины с тех пор, как мы с Алекс расстались. Я думаю, Оливии будет приятно, если в нашей компании появится еще одна девушка.

Рич назвал меня одновременно и женщиной, и девушкой. В качестве пожелания спокойной ночи он поцеловал мои веки.

В воскресенье вечером от Генри пришло сообщение: Привет. Я только уютно устроилась на диване под флисовым одеялом с чашкой горячего шоколада. По телевизору шел старый мюзикл. Рич на кухне готовил нам еду. Я ждала, что Генри напишет дальше. Успел начаться и закончиться целый джазовый номер, но сообщений больше не было. Поэтому я написала сама: Не волнуйся. Я ушла.

Телефон тут же зазвонил – это был Генри. Я не ответила. Он позвонил еще раз.

Подожди, – послала я эсэмэску.

Заглянув на кухню, я сказала Ричу, что отлучусь ненадолго, мне просто нужно срочно позвонить.

– Все в порядке? – спросил он, отрывая взгляд от булькающей кастрюльки.

– Да, да, все хорошо, – сказала я, слегка заикаясь.

Рич внимательно посмотрел на меня, словно на моем лице малюсенькими буковками было написано слово «помоги» и он пытался разглядеть его.

– Ладно, – кивнул он. – Жду тебя.

Я надела его дорогущие тапочки – хотя они были мне великоваты, но из-за открытой пятки ходить в них было очень комфортно – и направилась к входной двери. Листья захрустели у меня под ногами, когда я вышла на улицу и зашагала прочь.

– Алло? – ответил Генри после первого же гудка.

– Привет, – сказала я, глубоко вдохнув свежего октябрьского воздуха.

– Ты где? – спросил он.

– Остановилась у друга.

– У Дила?

– Нет.

– Милы?

– Нет.

– Так у кого?

– Ты не знаешь, Генри. Просто друг.

– Ладно. Хорошо.

– Как ты сам? – спросила я. – Как мама?

– Не очень хорошо. Потеря Долли, похоже, всколыхнула воспоминания о Марле. Она почти не разговаривает. Практически не ест.

Я удержалась от замечания, что она всегда ест мало, и сказала:

– Сочувствую. Похоже, тебе действительно нелегко с ней.

– Да. Так и есть.

– Мне очень жаль.

– Спасибо, – поспешно сказал он. – Послушай, я подумал, нам нужно поговорить, потому что…

– Да все ясно, Генри, не нужно ничего говорить. Я забрала свое барахло. Тебе не обязательно объясняться.

Я зажала большой палец в кулаке, пытаясь удержаться от того, чтобы начать ковырять ноготь.

– А о чем, по-твоему, я собирался поговорить? – спокойно спросил Генри.

Это обескуражило меня. Неужели я ошибалась?

– Ну, что ты понял, что у нас не складывается. Что больше не хочешь, чтобы мы были вместе.

Генри не отвечал так долго, что я замедлила шаг, пытаясь расслышать ритм его дыхания.

– Ты все еще там? – спросила я, останавливаясь у светофора.

– Ага.

– Ну, что скажешь?

На светофоре замигал зеленый человечек, и я перешла улицу.

– Ну да, – ответил Генри. – В этом-то все и дело.

– Я так и подумала.

– Прости, Джони, ты действительно замечательная…

– Похоже, недостаточно замечательная.

Он раздраженно вздохнул, и от этого я почувствовала себя еще хуже.

– Просто, знаешь… – сбивчиво заговорил он. – Все так перепуталось. Ты, Марла, Дил, Долли. Весь этот год… Твои друзья, твой образ жизни и все такое…

– Что за бред ты несешь, Генри?

Я шла не разбирая дороги – вперед, вперед.

– Я хотел сказать, что мог бы отчасти разделять твой образ жизни, но у меня есть обязательства перед семьей. Я не могу позволить себе так жить. У меня есть работа, обязанности в компании… А у тебя все непредсказуемо.

– Ух ты! Ты как будто об инвестициях рассуждаешь.

– Ну извини. В инвестициях я знаю толк. В остальном, возможно, не силен.

Настала моя очередь раздраженно вздыхать.

– Ну что ж, прекрасно, – сказала я. – Я понимаю тебя. Не переживай.

– Мне очень жаль, – снова начал он извиняться, – правда очень. Знаешь, трудно говорить, но я все еще… – Он замолк.

– Да, я тоже.

Какое-то время мы оба молчали. Я слышала лишь эхо моего собственного, тяжелого, сбивчивого дыхания. Когда он снова заговорил, я наконец остановилась, сообразив, что пришла к дому Терри и Рафа.

– Ну что же, тогда увидимся как-нибудь, я надеюсь, – сказал Генри, не в силах скрыть своего облегчения.

– Да. Прощай, Генри.

Жаль, что у меня не хватило сил сразу же повесить трубку, но я дождалась его «прощай, Джони» и только тогда оборвала связь.

Мимо медленно ползли автобусы и автомобили. Люди разъезжались по домам. Завтра утром снова на работу. Выходные закончились.

На Хэллоуин Рич должен был забрать Оливию к себе. Рассчитывая произвести хорошее впечатление как на папу, так и на дочь, я решила украсить дом, пока Рич был на работе. С утра зарядил мелкий дождь, ровным метром барабаня в кухонные окна. Я вынула мясистую сладковатую мякоть из самой маленькой тыквы и вырезала хэллоуинскую рожицу. Еще две тыквы большего размера я припасла, чтобы сделать такие же физиономии, но уже вместе с Оливией. Отыскав ящик с канцелярскими принадлежностями (такой должен быть в каждой семье, где есть ребенок), я вырезала бумажных летучих мышей, чтобы подвесить их к потолку. Потом, использовав пищевой краситель, я приготовила ярко-красную карамель и сделала вампирские глазированные яблоки. Такими домашними делами обычно хорошо заниматься под музыку – какую-нибудь легкую, например, под Вана Моррисона или Пола Саймона, но я поняла, что меня устраивает просто слушать шум дождя, тихий и немелодичный. Я выходила в сад выпить кофе и выкурить сигарету прямо под дождем, а затем приняла ванну с пеной. Нежная, воздушная пена густо укрывала поверхность воды, как одеяло.

Поселившись у Рича, я вдруг стала больше контактировать со своим телом: и снаружи, и изнутри. Внимание, которое уделял моему телу Рич, пробудило мою собственную любознательность: вот пальцы ног, здесь локти, а там ямочки на крестце, – как будто его поцелуи обладали чудодейственной силой пробуждать части моего тела. Эдакая спящая телесная красавица.

Вот уже несколько дней я не выходила из дома. Все случилось так естественно – оказаться в объятиях этого человека, погрузиться в его жизнь – жизнь, такую же теплую и уютную, как эта ванна, в которой я сейчас отмокала. Мир за витражными окнами ванной комнаты медленно уплывал все дальше и дальше. Большинство моих вещей все еще оставались в машине