всех остальных его действиях. Предыдущие партнеры тоже доводили меня до оргазма – некоторым это удавалось легко, другим сложнее. И я всегда была им благодарна, благодарна просто за то, что это случилось. Но, переспав с Ричем, я поняла, насколько неестественно тяжело все происходило раньше. Я всегда смущалась просить партнера сделать что-то конкретное, что доставит мне удовольствие, а потом всегда стыдилась своих просьб. И не только из-за интимности самой просьбы, но и из-за постыдного чувства, что я осмеливаюсь намекать своему партнеру, что его собственные методы неэффективны. И еще я поняла, что до Рича я всегда разыгрывала в постели некое представление – или просто откровенно притворялась, или же чувствовала потребность принимать, как мне казалось, эффектные позы, изображать лицом страстные выражения, издавать нужные звуки, искренне желая, чтобы партнеру было со мной лучше, чем мне самой. Я даже думала, не без легкой истерики, что я уже никогда не отделаюсь от этой фальши. Но Рич сам все решил за меня. И это произошло совершенно непринужденно, естественно и легко. Словно ты ведешь разговор со своим собственным телом. И до Рича было много разговоров – втайне я всегда недоумевала по поводу этих вербальных ласк. Мы с Милой смеялись до колик, пересказывая друг другу псевдоэротические откровения наших любовников. Неужели они действительно думали, что это сексуально? С Ричем мы говорили по-иному. Мы откровенно спросили друг друга о своих ощущениях. Сказать, что он был «хорош в постели», было бы слишком циничным упрощением. «Хорош в постели», скорее всего, подходит к тому, кто намеренно оттачивает свои сексуальные приемы, а в этом больше тщеславия и щегольства. Рич же позволил мне почувствовать впервые, что такое «правильный» секс. Типа – это должно быть вот так, а не иначе.

Получив сообщение от Генри: «Нам надо поговорить», я тут же собрала свои вещи. Сначала я подумала вернуться к Поппи, но от перспективы снова оказаться в мрачном холодном подвале я чуть не расплакалась, а я не могла себе позволить лить слезы в такой ситуации. Можно было пойти к Фионе, но Дженни наверняка уже вернулась. Конечно, была еще квартира Милы и Джесс, но я бы не вынесла их образа жизни – тотальная организация быта, не исключая контроля над содержимым холодильника. Какой-то спонтанный импульс подвиг меня написать Ричу. Я еще не протрезвела со вчерашнего вечера. Противопохмельные таблетки оказали странное воздействие: в теле чувствовалась головокружительная легкость, тогда как губы распухли.

Ты занят?

Нет.

Можно мне приехать? Извини. У меня небольшой кризис, я не знаю, что делать.

Конечно. 38, Синдер-роуд.

Рич жил на одной из красивейших, утопающих в зелени улочек города, в том же самом районе, где находились дома Фионы и Терри с Рафом. К тому же в двух шагах от итальянского гастронома, где совсем недавно я покупала свой любимый шоколад. Этот район – мой старый добрый приятель. Между нами возникло своеобразное чувство близости – не совсем как у закадычных друзей, но что-то похожее возникает, когда вы случайно столкнетесь на улице со своим бывшим школьным учителем спустя годы после окончания школы – какая-то теплая ирония. Рич встретил меня в джинсах и футболке, босые ноги мягко шлепали по крашеному деревянному полу.

– Привет, – поздоровался он с такой непринужденностью, как будто мы виделись всего несколько часов назад.

– Привет, – ответила я и рассмеялась.

Он накормил меня пастой болоньезе, судя по всему, оставшейся после обеда, и мы распили за разговором бутылку хорошего, выдержанного красного вина. К моему облегчению, Рич не спрашивал о моем «кризисе» и о том, почему я оказалась у него. В основном мы говорили о нем. Он окончил юридический колледж, но теперь работал графическим дизайнером в небольшой студии («Я недостаточно педантичен, чтобы быть юристом»), где и познакомился с Алекс, своей бывшей женой. Они развелись почти три года назад.

– Вот черт, – сказала я. – Мне жаль.

– Спасибо.

Затем он поведал мне о своих горьких попытках объяснить Оливии, что же произошло между мамой и папой, ведь она в то время была еще совсем малышкой. Он пожаловался, что Алекс вела себя нарочито холодно на их встречах с адвокатом по разводам. Он признался, что плакал, когда она получила полную опеку над дочерью. У меня сложилось впечатление, что Рич еще никому не рассказывал полную версию этой истории – от начала до конца, поскольку было видно, что он подыскивает нужные слова, как будто выуживает их из какого-то глубокого, тихого озера. То обстоятельство, что мы ничего не знали друг о друге, одурманивало, позволяя нам быть предельно открытыми и абсолютно свободными, не опасаясь ни дальнейших последствий, ни предвзятых суждений.

– Не возражаешь, если я закурю? – спросила я.

Желание выкурить сигарету под вино терзало меня в течение последних сорока пяти минут, но я посчитала невежливым прерывать исповедь Рича.

– Если хочешь, – сказал он. – Но давай выйдем на улицу.

Он надел войлочные тапочки – такие можно носить как дома, так и на улице, и стоят они не меньше сотни фунтов. Я не сдержалась, чтобы не съязвить на их счет. Рич воспринял мою эскападу спокойно.

– Примерь, – предложил он, скидывая тапки со своих ног в мою сторону. – Тебе понравится.

Я примерила. Тапочки оказались чрезвычайно удобными.

– Вот гадство, – насторожилась я. – Подожди, я где-то слышала, что сразу перенимать все буржуазные привычки опасно. Может, мне лучше оставить этот шикарный бокал натурального вина, если уж я нацепила эти туфли?

Рич расхохотался.

Сад был небольшим, но красивым: в старой кухонной мойке рос розмарин, а в вазоне из оцинкованной стали – оливковое дерево. Мы сидели за круглым столом на подернутых ржавчиной стульях, и я ощутила разочарование, прикинув, что ему будет неудобно целовать меня с такого расстояния. Я курила и потягивала вино – превосходная комбинация.

– Не хочешь остаться на ночь? – спросил Рич.

В этом не было ни похоти, ни самонадеянности, просто жест великодушия. Я бы не удивилась, если бы он отправил меня в гостевую спальню.

– Если это удобно, я с удовольствием.

Он кивнул и наклонился, чтобы вырвать сорную траву, проросшую между плитами. Пучок выдранного сорняка он бросил на крохотную полоску газона. Этот незначительный поступок тронул меня. Мне показалось, вот так должны вести себя взрослые люди.

Рич одолжил мне зубную щетку и полотенце. Я привела себя в порядок и пришла в его комнату в одной футболке и трусиках. Он откинул одеяло, чтобы я могла лечь. По стенам поплыли наши тени в теплом свете ночной лампы. Он убрал