По словам других полицейских, присутствовавших в тот день на озере, Квик разговаривал и с Кристиансоном. Да и сам Стуре Бергваль припоминает, как Пенттинен положил ему на плечо руку и произнёс: «Вы ведь помните, как рассказывали, что ослабили крепления верхней части палатки и откинули тент?» По его словам, эти сведения и помогли подозреваемому действовать в нужном направлении.

Ян Ульссон продолжает:

«Томас Квик выглядел очень собранным, когда сознательно и планомерно выполнял каждую часть действа. Всё в точном соответствии с выводами экспертиз».

Однако они не учли одно обстоятельство. Годом ранее Ульссон также пытался восстановить эти события, но позже понял, что его предположения оказались неверными. На фотографиях, которые он получил в самом начале, около дырки в палатке заметен мусорный пакет. Он слегка провисает в сторону спального мешка мужчины. Из пакета на землю выпала пара пивных банок. Следовательно, преступник забрался внутрь именно через эту дыру.

Позже, однако, появились новые снимки. Их сделал патруль, который первым оказался на месте преступления. В этот момент пивная банка находилась на заполненном доверху мусорном мешке. По словам Яна Ульссона, убийца никак не мог попасть внутрь через дыру, не задев мешка. В таком случае качавшаяся банка должна была упасть.

Когда Квик попытался пролезть в палатку через дыру, Ян Ульссон сообразил: он делает всё в точности так, как написано в тексте, а вовсе не так, как всё, возможно, происходило на самом деле. Что-то здесь было нечисто.

Ульссон наблюдал за следственным экспериментом с положенного расстояния. Его мучили два вопроса: во‐первых, зачем Квик разыгрывал убийство, которого не совершал? И, что куда больше волновало Ульссона, откуда Квик узнал об отчёте?

Ответы казались очевидными и вызывали неподдельный ужас.

Ян Ульссон не имел представления о том, как продвигалось следствие. Он не читал протоколы допросов и не знал о веских доказательствах, которыми, как утверждалось, обладали следователи. Это его немного успокаивало.

Во время эксперимента Томас Квик несколько раз повторил, что идея отправиться на озеро принадлежала Йонни Фаребринку, поскольку он знал: именно туда поехала голландская пара. Фаребринк был настроен решительно и жаждал их смерти, ведь днём ранее они его чем-то оскорбили.

Сам же Квик осознал, что хочет того же, как только очутился на берегу озера. Накануне он видел немецкого мальчика на велосипеде, который, как ему показалось, был сыном этой четы. Он попытался поговорить с ними на ломаном английском и немецком, но супруги утверждали, что никакого сына у них нет.

В искажённом сознании Томаса Квика то, что чета Стегехёйсов отрицала существование собственного сына, было чем-то вроде предательства, и это безусловно заслуживало наказания. Йонни Фаребринк согласился:

«Вот видишь, какие засранцы! Сейчас мы всё исправим!»

Воспалённое сознание сообщников сработало так, что они сами создали мотивы для убийства незнакомых туристов. Квик остался сторожить Стегехёйсов, а Йонни поехал в Йелливаре добывать оружие.

Ян Ульссон стоял совсем рядом с Квиком и прекрасно слышал его слова. Он отвёл Кристера ван дер Кваста в сторону и спросил:

«И кто же поедет в соседний город за дробовиком, чтобы убить двоих человек? Вы ведь в это не верите?»

Вопрос Ульссона остался без ответа. Квик же продолжал свою историю.

Фаребринк вернулся к озеру без ружья, поэтому пришлось воспользоваться ножами, чтобы убить спящую пару. После убийства Квик и Фаребринк отправились в «дом старика» и привезли на место преступления того человека, у которого ночевали накануне. Они заставили его смотреть на изувеченные тела, давая понять: так будет с каждым, кто осмелится противоречить Йонни.

О личности того пожилого человека станет известно лишь на второй день следственного эксперимента.

На следующее утро инспектор Туре Нессен едет в Мессауре. Он неплохо знает здешние края и скептически воспринимает указания Томаса Квика.

«Сразу возникла некоторая неловкость, ведь было очевидно, что он понятия не имеет, где находится и куда надо ехать», — рассказывает мне Нессен.

Наконец, они проезжают указатель с надписью «Мессауре». О бывшем поселении свидетельствуют лишь заросшие дороги, но в минивене будто бы не замечают очевидного: Мессауре больше не существует.

Именно здесь, в деревне, где нет ни домов, ни людей, Томас Квик якобы сел на рельсовый автобус.

Изрядно покатавшись по покинутому городку, компания подъезжает к зданию, где проживает последний житель Мессауре — Руне Нильссон. Квик выскакивает из машины, прикрывая глаза рукой и стараясь не смотреть на дома, словно представляющие для него невыносимое зрелище. Он падает на колени и начинает плакать навзрыд (что выглядит весьма наигранно), а потом, немного успокоившись, говорит:

— Ничего личного, Сеппо.

— Нет, — говорит Пенттинен.

— Но вы, вы все, убьёте его!

Рыдания Квика переходят в стоны и судороги.

— Там ужасная вонь.

— Правда? — спрашивает Пенттинен.

— И Йонни очень опасен!

Подумав об этом жутком Йонни, Квик теряет способность говорить: всё затмевают безудержные рыдания. Наконец, он, запинаясь, произносит:

— «Нет!» — говорит старик. Но… это… его… не… волнует… совсем…

Врачи, сидевшие в машине, вдруг замечают состояние Квика и торопятся к своему пациенту с очередной дозой бензодиазепинов, от которой Квик не собирается отказываться.

Подходит и Биргитта Столе, желая помочь Квику преодолеть кризис.

— Я не могу, — говорит Квик.

— Йонни делает что-то плохое с пожилым человеком? Что он делает? Что вызывает у вас такое отвращение? — интересуется Столе.

Квик поясняет: Йонни Фаребринк угрожал старику ножом, а Квик стоял в стороне, не в силах помешать.

— Понимаю, — успокаивает его Столе, — Вы будто парализованы.

— Пообещайте, что будете хорошо с ним обращаться, — просит Квик Пенттинена.

Сказав ещё пару слов, Квик просит увезти его отсюда. Он поворачивается к машине, но его ноги подкашиваются. Он принял столько лекарств, что врачи вынуждены поддерживать его по пути к машине.

Они едут в сторону Йелливаре. Последний кусочек пазла найден. В Лапландии им больше нечего делать. Туре Нессен покидает Мессауре с тяжёлым сердцем.

«В тот день мне было стыдно, что я полицейский», — так он заканчивает наш разговор об 11 июля 1995 года.

Прошло чуть больше месяца. В 7 часов утра 17 августа полицейские забирают Руне Нильссона и везут в участок Йокмокка на допрос «касательно его собственных действий и наблюдений летом 1984 года». Полицейские снимают отпечатки и обращаются с этим человеком так, словно он — подозреваемый в убийстве на озере.

Однако Сеппо Пенттинен не спрашивает ни об Аппояуре, ни о Томасе Квике, ни о Йонни Фаребринке. Вместо этого Руне задают исключительно личные вопросы. Он вынужден подробно рассказывать о семейной жизни, разводе с женой, заботе о детях, работе, всех своих поездках, друзьях, транспортных