средствах и так далее. В протоколе Сеппо Пенттинен отмечает:

«Ему задают вопрос, знает ли он кого-либо в Йокмокке по фамилии Ларссон. Руне отвечает: “Не могу припомнить”. При этом он вдруг добавляет: “Вы задаёте такие странные вопросы”».

Комментарий Руне Нильссона вполне понятен. Вопросы следователя превращают пожилого человека в дающего ложные показания закоренелого преступника, которого необходимо перехитрить при помощи каверзных формулировок.

Пенттинен продолжает расспрашивать о возможных известных Нильссону браконьерах, о знакомых из Саамской народной школы (в которой учился Квик), о личностях, которые когда-нибудь имели дело с полицией. Наконец, не знает ли он кого-нибудь из Маттисуддена (место рождения Фаребринка). На все эти вопросы Нильссон терпеливо отвечает «нет».

Пенттинен предъявляет ему фотографии восьми мужчин, один из которых — Фаребринк. Нильссон заявляет, что никогда не встречал этих людей.

Когда ему показывают следующие фотографии, он говорит, что узнаёт человека под номером семь. Это «тот, чья фотография фигурировала в газете, — он известен как “человек из Сэтера” или Томас Квик».

Руне Нильссон не входит в число подозреваемых, но «ради получения дополнительной информации» его допрашивают в течение четырёх часов.

Через неделю его вновь вызывают в полицию. «Сегодняшний допрос будет касаться 1984 года», — записывает Пенттинен в протоколе.

Руне Нильссон рассказывает, что в тот год его семнадцатилетний сын после окончания школы устроился работать в операционный зал на электростанции в Мессауре и всё лето жил у отца. Нильссон почти всё время находился дома и «ждал, когда сын вернётся к ужину».

Затем снова продолжаются расспросы о частной жизни Нильссона. Он вспоминает, что однажды пытался гнать самогон — правда, его самогонный аппарат чуть не взорвался. Такова была единственная попытка преступить закон — да и она окончилась неудачей, но несмотря на это Нильссона заставляют подробно рассказать о каждом шаге: как он перемалывал картошку, какую использовал ёмкость и так далее.

Вопросы о 1984‐м не заканчиваются.

— Послушайте, я не помню, — признаётся он. — Разве что, вот этот случай. Я звонил сыну и спрашивал, что он делал в 1984‐м.

Он сказал, что работал в компании «Ваттенфаль». А потом мы ездили кататься на водных лыжах, когда он лишился работы.

Пенттинен объясняет: Томас Квик узнал Нильссона по фотографии и даже смог показать его дом, где он когда-то бывал.

— Да, вполне возможно, но лично я такого не помню.

— Можете объяснить, зачем он приходил к вам домой в 1984-м?

— Я не знаю.

— Мне кажется весьма странным, что он указывает на вашу фотографию, утверждает, что вы живёте в этом доме в Мессауре, а также описывает множество деталей, которые полностью совпадают с действительностью.

— М-м. Разумеется, но мой дом нетрудно описать снаружи. Меня часто показывали по телевизору, да и в газетах про меня писали.

Пенттинен начинает что-то подозревать:

— Показывали по телевизору? Писали в газетах?

Пенттинен понятия не имел, что о Руне Нильссоне сняли как минимум три передачи, а несколько газет даже написали целые репортажи о единственном жителе Мессауре.

— А были ли репортажи, снятые внутри дома?

— Да.

— И что показывали?

— Кухню.

Ещё одна неприятность. Квик смог весьма подробно описать именно кухню. Цепляясь за спасительную соломинку, Пенттинен предполагает: быть может, съёмочная группа приезжала и снимала видео, но записи так и не вышли в эфир? Те, что были сделаны на кухне?

— Вышли.

Получается, единственный житель Мессауре — телезвезда. В один миг ценность показаний Квика превратилась в ничто. Пенттинен старается не подать вида и продолжает допрос.

Он поясняет, что на первом допросе сняли отпечатки пальцев, поскольку с места преступления на озере Аппояуре пропали некоторые вещи. Возможно, эти предметы могли оказаться в Мессауре?

— У меня их нет. Точно!

Нильссон пояснил, что если бы узнал об убийстве, то не стал бы смотреть на подобное сквозь пальцы.

— Для этого человека было бы всё кончено. Я бы сразу связался с полицией. Так должно быть, ведь те, кто мог такое совершить, не заслуживают жить на свете. Надо бы как в Финляндии — пристрелить их!

— Вы так считаете?

— Конечно! Такие люди не должны жить. А то у нас в Швеции с ними просто-напросто нянчатся.

Позже полицейские приходят и на работу к сыну Руне Нильссона, чтобы узнать, чем занимался его отец летом 1984 года. Тот рассказывает, что всё лето работал на компанию «Ваттенфаль» в Мессауре и жил у отца. Он уверяет полицию: к ним «точно не приходили ночевать незнакомцы».

А ещё сын говорит, что в доме Руне Нильссона никогда не было сейфа, который так подробно описал Квик.

Изучив всю информацию, касающуюся Мессауре, следствие пришло к выводу: Квик лгал, когда заявлял, что сел там на рельсовый автобус и что в этом заброшенном месте кипела жизнь. Он также указал на человека, о котором рассказывали в газетах и по телевидению. Да и сведения о Руне Нильссоне не вполне соответствовали действительности.

У обожавшего природу Нильссона не было совершенно никаких причин покрывать жестокого убийцу. При этом на допросах с ним до сих пор обращались как со лжецом.

1 сентября 1995 года ему снова предстояло предстать на допросе — правда, на сей раз всё должно было происходить дома у Нильссона. И вот тут полиция обнаружила самую важную улику в этом расследовании: старое одеяло, лежавшее на стуле в спальне.

Следователь высказал свои подозрения:

— Томас Квик упоминает старое клетчатое ватное одеяло — возможно, синее.

— Да, но моё-то не просто синее! Оно синее с белым! И никакое оно не клетчатое, а в цветочек.

— Но я хотел бы знать, как долго у вас находится это одеяло? Вы можете ответить?

Нильссон не мог припомнить, когда именно купил его. Хотя одеяло не было синим и клетчатым, полиция изъяла его в качестве улики.

Для Руне Нильссона это было последней каплей. Он отказался принимать участие в расследовании, цели которого так и не смог понять.

Несколько личностей

Невероятно, но факт: потерпевший полный крах следственный эксперимент на озере Аппояуре — особенно его первая часть, где записанное на плёнку поведение Квика не оставляло сомнений в его непричастности к этому делу, — впоследствии стал рассматриваться как величайшая победа команды. Превращение Томаса в рычащего Эллингтона и его атака сначала на палатку, а потом и лежащих в ней туристов, попали на телеэкраны и навсегда запечатлелись в памяти людей. Так был заложен первый камень бренда под названием «Томас Квик».

По возвращении в Сэтерскую лечебницу Биргитта Столе записала своё мнение о поездке. Произошедшие события рассматривались в клинике как оглушительная победа: путём регрессии Квик смог добраться