опустила голову, глянула в лохань. Кровь с прокушенной губы в три капли упала в воду. А Остромиры уж и не было. Только в ушах звенело:

«Утешу тебя, девочка моя. Скоро встретимся».

* * *

– Иди и забери тех, кому на ту сторону пора, – скупо велела Обыда. Ярина глазом моргнуть не успела, как оказалась на Дальних полянах – никакого тебе бережного ветра; схватила сухая рука за шкирку да перекинула куда надо. – На землю не опускайся, – донеслось с родной опушки, и голос Обыды растворился в звоне и ветре.

Сдавливало горло, скручивало нутро, и кровь приливала к лицу, пока Ярина послушно следила, как тени-ходики скользили в лес, плыли к избе, к чёрной двери. А оттуда, из-за двери, доставая до Дальних полян, дул ледяной вихрь – иглы летели, жалили в руки и в шею, в лоб, в щёки. Никогда прежде не было такого; будто Хтонь рвалась из-за двери в Лес… Ярина сжимала кулаки, сцепляла зубы, но ни разу не дала себе никого задержать, ни за кого срок не решила. А когда вернулась в лес – не осталось ни капли силы. Ни слова. Ни слезы.

На полдороге встретился красный конь. Ярина отпустила ступу; не здороваясь, тяжело взобралась в седло, привалилась к спине Дня и закрыла глаза. Долго молчала. Наконец проговорила, чувствуя, как от знакомых запахов прибывают силы, как лечит душистый лес.

– День. Я с Дальних полян вспышку видела в роще – пока дверь чёрную держала. Белая-белая вспышка. Как дно реки, прежде чем по нему первая вода пойдёт. А тени после неё покой потеряли, заметались, забыли будто, куда лететь… И… будто сердце защемило.

Замер День, и даже конь пошёл ровней, тише.

– Что это за вспышка, ты знаешь?

День откинулся назад, и впервые Ярина почувствовала, что вместо тепла идёт от него прохлада.

– Не тот я, кто тебе рассказать должен.

– День! А ну говори сей же час!

– Не могу я тебе этого рассказать, Яра.

Ярина помолчала. Погладила осторожно коня по крупу.

– Беспокойный твой бурдо-вал, правда? Жеребёнок у него хворает, ягоды на Земляничной поляне поел и слёг. Маленький совсем жеребёнок. Жалко… Хочешь, помогу?

День, поражённый, глянул на неё, будто в первый раз видел. Промолчал.

– А зеркальце, хочешь, подарю? – ласково спросила Ярина. – В котором самая заветная память отражается? Посмотришь – увидишь свою Туливить.

– Ярина! Что ты говоришь такое? Купить меня хочешь, что ли? А ну перестань!

– Расскажи, День мой Красный. – Мягко прозвучал голос, будто нож обмакнули в масло. – Знаешь ведь: ты не расскажешь – у других спрошу. Уж, может, лучше ты всё-таки?

Почувствовала: засомневался День. Подбавила для верности колдовства и замерла, приготовившись слушать. Яр-горд отпустил поводья, закачался; глухо, мерно заговорил, без выражения, как по писаному:

– В Яблоневой роще яблоня особая растёт. Раз в сотни лет созревает на ней яблоко – особое. Съесть его может только яга или ученица её. И если съесть – даст прожить ещё одну жизнь. И огромную силу дарует.

– Сказки мне рассказывать вздумал? – нахмурилась Ярина.

День промолчал. Ярина вспомнила, как сверкнуло в роще, когда вихрь с той стороны, из Хтони, чуть дух не вышиб. Потёрла грудь, задумчиво спросила:

– То белое… Оно, значит?

– Оно. Завязывается.

– И сколько же нынче на него охотников?..

Оживала под ногами тёплая земля, ползали туда-сюда жучки, копошились мушки. Пробивались ранние летние цветы. Долго, долго не отвечал День.

– А разделить яблоко это никак нельзя? – спросила наконец Ярина.

– Нельзя. Яблоко ведь – только оболочка одна. А суть в нём неделимая, цепкая: либо целиком всё, либо ничего. Поделишь его, разрубишь, в порошок истолчёшь – оно обратно соберётся. – День посмотрел на солнце, не щурясь, а потом перевёл на Ярину алый взгляд: – Ты должна съесть.

– Подожди… Зачем съесть? Может, пусть созреет да упадёт? А как упадёт – умоется осенним дождём, скроется под снегом, уйдёт в землю, и как не было его, – быстро проговорила Ярина. – А может, просто закопать его, в Калмыш выкинуть? Или кому другому скормить?

– Из земли яблоко огнём выйдет, из реки ураганом. Больших бед наделает, да не исчезнет. Никто другой его съесть не сможет, если насильно велишь. А кто сам, по своей воле съест – умрёт тотчас, – ответил День. Повторил сурово: – Ты должна съесть.

– А если не съем?..

– Не съешь – Обыда заберёт. Проживёт ещё одну жизнь. Наберётся силы. А тебя убьёт.

Ярина едва с коня не скатилась.

– Это ещё почему?

– Потому что ты и без того, гляди, какой стала. Лиловое Пламя, Белое… Разве не заметила, как в Лесу времена года мятутся, как дожди зачастили, как расплодились хищники на полянах? Твоя сила уже Равновесие качает. А если Обыда яблоко съест, ещё силы получит – на двоих у вас куда больше окажется, чем положено. Но место-то только для одной есть. И если она обретёт силу, тебе против неё не выстоять.

– А если я съем?

Зазвенело в ушах. Что ещё за чудеса такие? Что за лагырданы́[93]?.. Как сквозь пух, пробился голос Дня.

– Съешь, только если её одолеешь. Обыда тебе просто так яблоко не отдаст. Кому хочется умирать, когда можно ещё раз жизнь прожить, да по-новому?

Ярина, оглушённая, молчала. Пальцы стали холодные-холодные. Вот бы сейчас к печи…

Бегали по земле муравьи, тащили ветку.

– Нет, нет… Не может такого быть. Точно по-другому можно, – пробормотала она. – Надо только понять… Наверно, можно всё-таки разделить? Вот пусть бы муравьишки по крошечке растащили по всему Лесу…

День посмотрел на неё с жалостью. Ярина замотала головой, заговорила ещё быстрей:

– Выбросить куда-то? В самую дальнюю пещеру спрятать?.. Да почему нет, День ты мой Красный?! А если Кощея заставить съесть? Он ведь Бессмертный! Съест – что ему будет?

– Ничего ему не будет от яблока. И яблоку ничего не станет от того, что Кощей его съест. Вернётся яблоко к яблоне, как ни в чём не бывало.

– Откуда ты знаешь? – жалобно спросила Ярина.

– Думаешь, в первый раз такое, что яблоко зреет, когда ученица яги в силу входит?..

Ярина опустила голову, прижала руки к лицу. Принялась раскачиваться, приговаривая:

– Нет, нет… Не с нами… Не со мной, не с Обыдой!..

И вдруг вскинулась, схватилась за последнюю соломинку, засмеялась, чувствуя, что нашла страшной загадке простой ответ:

– А не врёшь ты мне, День, чтобы с ягой поссорить?

День обернулся, глянул нечеловечьими глазами.

Смех сошёл с Яриных губ.

* * *

Вумурт отплыл от дымящегося столба, развёл руками. Приголубил крохотную, высунувшуюся