Она кричала и не могла остановиться. Когда истерика,наконец, прошла, она стала настаивать на том, чтобы похоронить его. Так они исделали. И на обратном пути она стала той женщиной, которой она была сегодня.

— Все в порядке, — сказал он. — Совсем небольшой ожог. Кожапочти не покраснела.

— Я принесу мазь. Там есть в аптечке.

Она сделала шаг по направлению к двери, но он крепко взял ееза плечи и усадил на стул. Она посмотрела на него своими запавшими глазами,окруженными черными кольцами.

— Что тебе надо сделать, так это поесть, — сказал он. —Яичница, жаренный хлеб, кофе. Потом мы пойдем за какими-нибудь картами ипосмотрим, как нам лучше всего выбраться из Манхэттена. Нам ведь придется идтипешком.

Он подошел к холодильнику и достал оттуда два последнихяйца. Он разбил их над миской и стал сбивать.

— Куда ты хочешь уйти?

— Что? Я не…

— В каком направлении? — сказал он с легким нетерпением. Ондолил молока и поставил сковородку на плиту. — На север? Там Новая Англия. Наюг? Смысла нет. Мы можем отправиться…

Приглушенное рыдание. Он обернулся и увидел, что она смотритна него, пытаясь овладеть собой, но ей не слишком это удается.

— В чем дело? — спросил он, подходя к ней. — Что такое?

— Боюсь, я не смогу есть, — вздохнула она. — Я знаю, что тыхочешь накормить меня… Я попытаюсь, конечно… Но запах…

Он подошел к балконной двери и плотно закрыл ее.

— Ну вот, — сказал он, надеясь, что его раздражение осталосьею незамеченным. — Так лучше?

— Да, — сказала она горячо. — Так гораздо лучше. Теперь ямогу есть.

Он подошел к плите и потыкал яичницу, которая уже начиналапузыриться. Он слышал, как она двигалась у него за спиной. Раздались звукиДебюсси, слишком легкие и слащавые на вкус Ларри. Он не терпел легкойклассической музыки. Если уж нужна настоящая классическая музыка, то надопослушать Бетховена или Вагнера. Зачем заниматься ерундой?

Она спросила его, как он зарабатывал себе на жизнь. Снекоторым негодованием Ларри подумал, что та легкость, с которой она задалаэтот вопрос, выдает человека, никогда не нуждавшегося в деньгах. Я былрок-н-ролльным певцом, — ответил он ей, удивляясь, насколько легко он привык кпрошедшему времени.

Он положил яичницу на тарелку и поставил рядом чашкурастворимого кофе с большим количеством сливок и сахара, как ей это нравилось(сам Ларри был солидарен с мнением водителей грузовиков: «Если тебе нужна чашкасливок с сахаром, то на хрен тебе кофе?»). Она сидела на пуфике передпроигрывателем. Дебюсси тек из колонок, как растаявшее масло.

— Кушать подано, — позвал он.

Она подошла к столу с вымученной улыбкой и начала есть.

— Вкусно, — сказала она. — Ты был прав. Спасибо.

— На здоровье, — ответил он. — А теперь слушай. Я хочупредложить тебе следующее. По Пятой мы дойдем до Тридцать Девятой и повернем назапад. Доберемся до Нью-Джерси по туннелю Линкольна. Потом мы можем отправитьсяпо № 495 на северо-запад до Пассаика и… яичница нормальная? Яйца не тухлыеслучайно?

Она улыбнулась.

— Прекрасная яичница. — Она подцепила на вилку еще одинкусок и отправила его себе в рот, запив глотком кофе. — Как раз то, что мнебыло необходимо. Продолжай, я слушаю.

— От Пассаика мы просто пойдем пешком на запад, пока надорогах не будет поменьше машин и мы не сможем ехать. Потом, по-моему, можноповернуть на северо-восток и направиться в Новую Англию. Сделаем такой крюк,понимаешь? Так кажется длиннее, но, по-моему, это избавит нас от многихпроблем. Найдем дом где-нибудь на побережье в Мэне. Киттери, Йорк, Уэллс,Оганквит, а может быть, Скарборо или Бутбей Харбор. Как тебе такой план?

Пока он говорил, он смотрел в окно. Когда он обернулся ипосмотрел на нее, ее вид на мгновение вогнал его в ужас. Она словно сошла сума. На лице у нее по-прежнему была улыбка, но теперь она застыла в маску болии страха. На лице у нее выступили крупные капли пота.

— Рита? Господи, Рита, что…

— …извини… — Она вскочила, перевернув стул на пол, ипобежала к двери. По дороге она споткнулась о пуфик, на котором она слушалаДебюсси, и чуть не упала.

— Рита?

Пока она была в ванной, он мог слышать мощные звуки еервоты. Он раздраженно хлопнул рукой по столу и пошел за ней. Боже, как онненавидел, когда людей рвет. Всегда возникает ощущение, что рвет тебя самого.От запаха, стоявшего в ванной, его чуть не вывернуло наизнанку. Рита стояла наколенях, держа голову над унитазом.

Она вытерла рот обрывком туалетной бумаги и с мольбойпосмотрела на него. Лицо ее было белей бумаги.

— Извини меня, Ларри. Я просто не могу ничего есть.Действительно. Извини меня.

— Господи, но если ты знала, что тебя вырвет, то зачем же тыпыталась?

— Потому что ты этого хотел. А мне не хотелось, чтобы ты наменя сердился. Но ты ведь рассердился, правда? Ты сердишься на меня.

Он мысленно вспомнил прошлую ночь. Она занималась с нимлюбовью с такой неистовой энергией, что он впервые подумал о ее возрасте ипочувствовал легкое отвращение. Он кончил быстро, чуть ли не в порядкесамозащиты, и лишь значительно позже она оставила его в покое, тяжело дыша итак и не кончив. Потом, когда он уже почти погрузился в сон, она пододвинуласьк нему поближе, и снова он ощутил запах ее пудры — несколько болеедорогостоящую версию того запаха, который исходил от его матери, когда онивместе ходили в кино. Она прошептала ему на ухо слова, которые выдернули его изсна на два последующих часа: «Ты ведь не оставишь меня, правда? Ты не оставишьменя одну?»

До этого она была очень хороша в постели, настолько хороша,что он даже удивился. Она привела его сюда после ленча в тот день, когда онивстретились, и то, что случилось, случилось совершенно естественно. Он помнилмгновенный приступ отвращения, когда он увидел, как обвисли ее груди и каквыпирают ее голубые вены (это заставило его вспомнить о варикозных венах егоматери), но он совсем забыл об этом, когда она обхватила его ногами судивительной силой.

Когда он уже почти взобрался на вершину, она оттолкнула егои взяла пачку сигарет.

«Какого черта?» — спросил он удивленно, в то время как еговождь краснокожих негодующе раскачивался в воздухе.

Она улыбнулась. «У тебя ведь одна рука не занята, а? У менятоже».