переплавку бронзовую статую Екатерины Второй, принадлежащую А. Н. Гончарову, а последнему – когда обстоятельства позволят – «воздвигнуть… другой приличный памятник» императрице.

В середине июля Пушкин выехал из Москвы в Петербург. О чем докладывал полицмейстер 1-й части города: «…квартировавший в гостинице “Англия”… Пушкин, за коим… был учрежден секретный полицейский надзор, сего июля 16-го числа выехал в С. Петербург. Во время же пребывания его здесь ничего предосудительного замечено не было».

В субботу Пушкин приехал в Петербург. Выйдя из коляски на Невском, он неожиданно встретил отца, сидящего на скамейке. Они обнялись, расцеловались. Мать была очень удивлена, увидев Пушкина, когда вернулась из гостей домой…

Этот день он проводит в семье родителей и участвует в проводах брата Левушки на Кавказ.

Пушкин поселился снова в гостинице Демута, но очень часто бывает у родителей. Вот и сегодня он зашел к ним вместе с П. А. Вяземским.

Отец, Сергей Львович, сидя в кресле, обращается к Вяземскому:

– Вот вы, Петр Андреевич, видели его невесту, обрисуйте мне ее беспристрастно. Ведь он, – указывая на Пушкина, продолжает Сергей Львович, – даже миниатюрного портрета своей невесты не привез!

– Извольте, я ее видел, Сергей Львович, как вас сейчас вижу, – охотно говорит Вяземский. – Могу сказать вам, что уж и говорил ранее: она красавица во всех смыслах! Поэтому выбор вашего сына не только не плох, но дерзок!

– А роста, роста она какого? – живо любопытствует Сергей Львович.

– Почти моего… И стройна, как пальма, – отвечает Вяземский. – Это романтическая красота!

– Но жить придется не с одной ведь красотой жены!.. К тому же хочу заметить, Александр, что если из вас двоих влюблен лишь ты… в свою невесту, разумеется…

Вскочив, Пушкин перебивает отца:

– Ну да! Ну да! Все это мне известно! Влюблен только я в нее, а она ко мне, я знаю, вполне равнодушна… Я и не спрашивал ее об этом, потому что было бы это глупо, а я, кажется, не дурак. Я только сделал ей предложение, и оно принято! И я считаю это своим величайшим счастьем!.. Я хотел бы говорить с вами совсем не о том…

Сергей Львович сразу же догадался, о чем хочет говорить с ним сын, и начинает сам:

– Но мы с твоей матерью немедленно ведь послали тебе наше благословение, и я выделил тебе из своего имения 200 душ, о чем знает и Петр Андреевич… Ты же хочешь сказать, что этого мало? Двести душ, нигде еще не заложенных!.. Дарственную я сделал месяц назад.

Вяземскому кажется, что разговор превращается в ссору, и он торопится уйти:

– Простите меня, но мне надобно сейчас быть в одном месте.

– Куда вы? Куда вы, дорогой Петр Андреевич! У нас сегодня будет гусь с капустой, – пробует его удержать Надежда Осиповна.

– Мне и самому не хочется уходить… но я служу, служу!.. И Вяземский уходит.

– Вы говорили о женской любви… Может быть, вы и правы… Тем не менее ваш сын женится на первой красавице своего времени. Как только вы слышали от Вяземского, – говорит Пушкин, проводив гостя, с явным самодовольством в голосе.

– Я, конечно, понял, с чем ты сегодня пришел к нам! Может быть, твоя будущая теща наговорила тебе там, в Москве, что двести душ, нигде не заложенных, мало! – с горечью произносит Сергей Львович.

– Ты разве не знаешь, Саша, как расстроены наши дела? – вступила в разговор Надежда Осиповна. – А мы слышали, что твоя невеста и вовсе бесприданница! Я не хотела об этом говорить при Петре Андреиче, но теперь скажу тебе, что умный человек, каким ты себя считаешь, этого ни за что бы не сделал! Потому что умный человек не захочет портить себе жизнь из-за одного только медового месяца! Ты берешь в жены красавицу и как будто совсем не хочешь знать того, что все знают: красота, друг мой, уживается только на богатстве!

Ах, какие мудрые слова произнесла Надежда Осиповна! Казалось, она заглянула на несколько лет вперед, предугадав весь трагизм принятого ее сыном решения. Но оно уже было принято ослепленным красотой невесты Пушкиным, и от него он не отступится.

– Красивый, тепличный цветок любит оранжереи! И жирную почву он любит, вот что! – поддержал жену Сергей Львович.

– Оранжереи тут совсем ни к чему! – возражает Пушкин. – За Натали все-таки дают приданое. Не скрою, скромное… Однако я говорил пока только с ее дедом, и это он дает… Должна дать что-то и ее мать, я с ней еще не говорил об этом… Но надо сыграть свадьбу! А для этого требуются наличные деньги, а не какие-то души! Я не могу явиться в Москву с пустыми руками, поймите!

– Заложи те двести душ, которые я тебе дал, и у тебя будут деньги! – советует ему отец. – Но если ты начинаешь свою семейную жизнь с того, что закладываешь имение, то… дальше-то, дальше-то что ты будешь делать?

– Совет ваш хорош! – почти кричит Пушкин. – Вы даете Ольге ежегодно по 4000 рублей, Левушка стоит вам, как мне известно, больших денег… В конце концов, поймите, но мне стыдно. Неловко мне, считаться женихом Натали, иметь такое жалкое состояние, что из-за отсутствия у меня денег откладывают и откладывают свадьбу! Мне стыдно! А если мать моей невесты откажет мне, когда узнает, что ничего, ничего не даете вы мне, кроме этих ничтожных двухсот душ?

– Но ты можешь получить с имения 4000 рублей ежегодно! – объясняет ему мать.

– Мама́, мне нужны деньги сегодня, много денег!.. Сейчас, а не через год, не через два!.. – кричит Пушкин. – У меня, кроме свадьбы, есть еще и долги…

– Ну, вот… Письмо из Москвы… И незнакомый почерк… – говорит спокойным голосом Сергей Львович.

Пушкин взглянул на конверт и сразу обо всем забыл:

– Это Натали! Позвольте мне первому его прочитать, – он почти вырывает конверт из рук отца и убегает в другую комнату.

– Смотри, как он любит свою Натали!.. Он околдован ею!.. – изумленно замечает Надежда Осиповна.

– Он бывал иногда еще более груб с нами, но… но… но настолько глуп, как теперь, он, кажется, никогда не был! – пожимает плечами Сергей Львович и долго качает головой…

Пушкин в Петербурге в поисках денег. Денег! Денег! Он пытается занять, много времени уделяет проталкиванию своих творений в печать, в том числе и «Бориса Годунова», в надежде получить за них деньги. Посещает он и двоюродную бабушку своей невесты, Наталью Кирилловну Загряжскую, и Екатерину Ивановну Загряжскую, родную тетку Натали.

Почти ежедневно он бывает в доме австрийского посланника графа Фикельмон, жена которого красавица Д. Фикельмон своей красотой привлекает влюбчивое сердце поэта.

В последние