— Ну-ну-ну… Ты же такой знаток Священного Писания, знаешь даже, кто там кого породил… И что, ищешь оправдание крови? — Купцов усмехнулся какой-то сатанинской усмешкой и налил еще коньяка. — Так в Писании не найдешь ты такого оправдания. Я, правда, не помню, кто там кого родил: Озия Иоафама или Иоафам Озию. Но я четко помню, что тот, кто породил смерть, сам обречен на смерть. Имеется в виду не обычная смерть, с которой мы каждый день встречаемся и даже в известной степени ее не боимся, ибо привыкли, а та самая пресловутая вечная смерть, от которой никакое покаяние не спасет.

— Гореть в аду? Так мы в соседних котлах…

— Возможно, — перебил Даниила Купцов. — Только я к этому готов, а ты — нет.

— Ты… Готов к аду? — не поверил своим ушам Даниил.

— Как пионер. Всегда готов, — заместитель мэра поднял руку в пионерском салюте и запел: — Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих…

Никогда еще Даниил не видел Купцова таким вдохновенным. «Плавно» перейдя от Библии к советской пионерии, единственному «ребенку» жены Ленина Надежды Константиновны Крупской, он допел до конца пионерский гимн, выпил коньяка и стал таким просветленным, что Даниилу захотелось прямо сейчас вызвать санитаров.

Купцов же не спешил переходить к делу. То, что он вызвал Даниила не для того, чтобы просто потрепаться, было очевидно. Но то, что сказал Руслан Альфонсович, стало для Хвостова-младшего еще одним доказательством того, что у его покровителя не все в порядке с головой.

— Знаешь, сын врага моего, я хотел бы снять кино о моей жизни. Сериал на три сотни серий. Не оторваться было бы. Поверишь?

Даниил кивнул.

— А ты бы хотел, само собой, выступить в роли героя-любовника… — сказал он. — И без дублирующих тебя каскадеров…

— Актерам на роли героев-любовников не положено каскадеров, — назидательно произнес Купцов. И внезапно добавил: — Я проклят. И ты проклят. Арифметику помнишь? Два плюс два… И не вздумай меня матом крыть — бесполезно…

— Чего ты хочешь? — насторожился Даниил.

— Мира. И войны.

— Так мира или войны?

— Смотря что ты предложишь…

— «И ваши боги все предложат вам…»

— «И если б мне хоть раз набраться сил…» Я тоже продвинутый меломан. Мне придется… Последний способ. «Не признаете вы мое родство»… Он признает. Твой отец признает. Это единственное его слабое место. Твоя дочь. Его внучка. Это — единственное, что его может остановить.

— Ты с ума сошел?

— Я с ума сошел.

Купцов вздернул ноги на столик. Подошвы его туфель оказались едва ли не под носом у Даниила, рядом с пустой бутылкой французского коньяка.

— Ты все равно что гусенок без стаи. Где твоя стая, Даниил? Кто твои друзья? Не было их у тебя. Ты в детстве умные книжки читал, а что до «роскоши человеческого общения…», тебе это все было по хрен.

— А тебе?

— Мне — нет. У меня, правда, был единственный друг и есть… Единственный… И будет. До конца.

Даниил понял, что речь идет о той женщине из Администрации Президента, которая, по слухам, знала Купцова чуть ли не с детства.

— А все остальные — враги либо подельники… Так? — уточнил он.

— А пусть бы и так. Тебе-то какая разница? Ты ж мне не сват, не брат, не кум…

— Пошел ты к черту, Руслан Альфонсович, — тихо сказал Даниил и налил себе стакан коньяка из второй бутылки, стоявшей на расстоянии ладони от подошв туфель так и не снявшего ног со стола Купцова… — Я и себе-то дальний родственник…

Купцов три раза хлопнул в ладоши.

— Великолепно, Даниил… Значит, ты должен понять…

— Когда-то меня учили быть человеком…

— Плохо учили, — Купцов встал, подошел к встроенному в стене шкафу и достал уже третью бутылку коньяка. — Очень тебя хреново учили, Даниил… Матвеевич. Именно поэтому ты не можешь понять простой истины: если ты не поможешь украсть собственную дочку, ее заберут другие. Если ты не дурак и любишь девочку, то сделаешь все сам. Во избежание неприятных последствий.

— А папаша-то мой крепким орешком оказался, не так ли? — прищурился Даниил.

— До героя Брюса Уиллиса он не дотягивает, — поморщился Купцов, разливая коньяк. — И вообще, у меня мало времени. Соглашаешься — операцию проведешь сам, нет — так свято место пусто не бывает.

— Я согласен, — сказал Даниил Хвостов, опрокинул в рот полный стакан коньяка и про себя проклял все, что было святого на этом свете.

В детстве Даниил читал о страхе птицы, которую после неволи выпускают из окна. Открывшийся мир кажется ей жутко громадным и полным угроз. Она рвется назад — в комнату, в привычную клетку. Так же он чувствовал себя, выйдя из мэрии на улицу. Садиться за руль в таком состоянии значило как минимум поиметь проблемы с ГИБДД и как максимум бездарно погибнуть в дорожной катастрофе, чему Даниил был бы весьма рад. Но тогда… Катька… Милая маленькая Катька, единственный на земле человечек, которого он любил…

Почему-то сейчас он вспомнил, как они с Аллой, когда еще жили вместе, купили трехлетней малышке аквариум. Тогда они еще совершенно не понимали, что аквариумные рыбы — это не просто развлечение, а большая работа. И когда на глазах у Кати начали умирать рыбки… Петушок и скалярия умерли от холода, молинезия — от грибка, улитка — неизвестно от чего… Взамен погибшим рыбкам сразу же покупались другие. Катька тогда ничего не заметила. Зато родители заметили. И именно тогда прошла между ними черта: Даниил воспринимал гибель рыбок как что-то само собой разумеющееся — ну, умерли и умерли… Алла же плакала, не понимая, как ее муж может быть таким черствым…

Так же произошло и с котенком, которого Катя подобрала во дворе дома и заставила родителей его принять. Котенок был черным, с белой грудкой и белыми лапками. Кто-то из пришедших к Хвостовым гостей, не заметив малыша, перебил ему дверью позвоночник… Котенок плакал от боли, и крохотная Катя, не понимая, что случилось, ласкала умирающего зверька, пыталась накормить его самым вкусным, что было в доме… Котенок умер, и Даниил вынужден был отвезти его в лес и похоронить под сосной… А вскоре после этого у них с Аллой произошел такой разлад, что никакой принесенный котенок не мог уже наладить отношения… А Катя, как на это ни рассчитывали отец и мать, не забыла ни про аквариум, ни про котенка.

Дед про это все знал. Слишком занятый для того, чтобы уделять внучке много времени, он только и смог сделать, что купить и подарить Кате огромный подарочный альбом, посвященный аквариумным рыбкам, после чего в их доме появился тоже купленный дедом огромный столитровый аквариум, в котором рыбки чувствовали себя как у Христа за пазухой и больше не умирали. После истории с котенком — тогда Даниил уже не жил с ними — дед предложил Кате купить ей на выставке великолепную породистую кошечку… Но Катя отказалась. Она уже понимала, что в неблагополучном доме зверюшкам не может быть места. Хватило бы места ей самой, девчонке, которую любили и отец, и мать, и дед, но которая, по большому счету, была лишь напоминанием о любви, но не ее подтверждением.