Пока же он, как от рождения ученый, ночью, не размыкая глаз и не выныривая из-под мышки, тянется раскрытым ртом ко мне, а потом раскрытыми руками прочь от меня.

Вправо, где я, он знает, должна быть грудь.

Влево, прочь от меня, он знает, должна быть большая и мягкая, охватывающая его до колен рука.

Искать грудь научила его я. Искать руку, куда уткнуться, – моя мама.

Он уверен, что бессловесная его мольба найдет отклик и справа, и слева.

И это естественно.

Мы обе много поработали, чтобы он – верил.

16 февраля 2018

Чеширский мамонтенок

Все несчастливые дети похожи друг на друга, как рабочие тетради по психологии, которую захочешь на прогулке послушать, да отвлечешься на чудо-площадку посмотреть, устроенную недавно на набережной в Братееве, под жужжащими лапами ЛЭП, а на деле – заглазелась на бабушку, угнавшую с новой площадки тренажер. Так кажется, что выломала из мерзлого песка да вскочила в седло – велик под ней поджарый, скорый, в красные боты вшиты каблуки, и я задумываюсь, есть ли у ее платформ сцепление с педалями, и не могу дождаться, когда поедет: бабушка, стройно облокотившись о перила горки, как юноша о резной палисад, посылает флюиды мальчику.

«Ну давай, прокатись с горки, че стоишь, прокатись!» – мальчик в пуховике толстоват, и в длинном его шарфе, мотающемся на пузе, Минздрав не рекомендовал бы ни в гору, ни с горки, а только стоять, заложив руки за спину и отвернувшись от передовых висюлек и вертушек, чем он и занят на нашей новой площадке.

Тем более что шарф его и другим нехорош. «Шея голая, что ты узлом? Давай я два раза оберну, и будет…» – Бабушка предлагает помощь, не слезая с велика, и мальчик не подходит ближе, отвечая: «Это потому что ты меня заставляешь завязать потуже».

Шарф не перевязан, отвязанная бабушка уезжает прокатиться, а мальчик долго бредет поперек снующих ровесников, руки за спиной в равновесие узлу на груди. Мальчик выглядит нелюдимом и занудой, и я вспоминаю, как хорошо мне было одиноко играть в занудные попадания мячиком промеж пятой, четвертой, третьей, второй, нижней перекладин на детской лесенке и не идти домой, пока не забью сто подряд, если меня не подводили к девочке, случайно пасущейся по соседству, и не говорили: «прокатись» зачеркнуто, «познакомьтесь, а это Лера, теперь вы будете играть вместе, хорошо?». Зато моя мама никогда не говорила, как чья-то кому-то сегодня: «Нет, перчатки у тебя не для лазанья!»

Уже в школе я съехала с горки на новом пуховике и ходила потом с бледным пятном на заду. Мне было все равно, я была счастлива, что прокатилась. Как еще один мальчик сегодня, которого мама крутила в веревочной пирамиде и наставляла сердито: «Держись же, держись!» – а он пел сквозь канаты и восторг: «Земля в иллюминаторе…»

Все счастливые дети счастливы по-своему. Девочка в розовом комбинезоне зовет маму, волоча самокат поперек пустого газона, наперерез чужой белой псине. «Девочка, а я тебя помню. Где твоя мама?» – я видела ее с круглой женщиной в куртке валенком. «Мама?» – девочка будто только вспоминает и принимается звать опять. И продолжает вздыхать двусложно: «ма» да «ма», пока я демонстрирую чудеса рассудительности, высказывая предположение, что ей вряд ли мама разрешает гулять одной, и неужели она уехала от мамы слишком быстро, и где же, наконец, эта ее мама? «Мама! – вдруг восклицает она совсем другим тоном и показывает мне за спину: – Вот мама!» Женщина в куртке валенком неторопливо показывается в начале аллеи. «О, – радуюсь я, что смогу спокойно уйти домой, а не делать бросок по набережной с чужой немногословной девочкой. – О, мама! Так давай поедем к ней!» – «Давай!» – с расцветающим энтузиазмом говорит девочка, хватает самокат и, вспрыгнув, рвет с места в ровно противоположную сторону.

Эту девочку я прозову чеширским мамонтенком. Потому что зовет маму, оставляя за собой быстро тающий след.

Ей благодаря я убедилась, как психологи правы насчет привязанности. И тугих узлов.

Когда привязанность крепка и в маме уверена, тогда в тебе ресурс и задор гнать что есть мочи прочь.

Когда не уверен, висишь на месте как привязанный.

Так пишут психологи. А белая собака знает и без них. Уходя домой, я заметила, что в зубах она, вольно ступая далеко впереди хозяйки с детской коляской, чинно носит собственный, скрученный мягким узлом, поводок.

10 января 2018

Темная луна материнства

В книге американского психолога Эды Ле Шан «Когда ребенок сводит вас с ума», переизданной в этом году АСТ, есть эпизод, оставляющий впечатление, будто заглянул на темную сторону Луны. Ту, которой лучше так и оставаться невидимой. Молодая женщина обратилась к психологу потому, что «жестоко била» своего сына. Так сильно обманулась она в надежде, что сын компенсирует ей разрыв с мужем: «Я так нуждалась в любви и думала, что получу ее от ребенка. И когда я поняла, что пока только я должна отдавать любовь, я обезумела».

Случай вопиющий, и его хочется заткнуть. Сделать вид, что уж я не из тех мам, которые делают ЭТО – срываются, сердятся, орут, трясут, приходят в исступление, перегорают и выключаются от чувства, что чего-то не достигли в своем материнстве, недотянули до сияющей стороны Луны. «Жестоко била» – крайность, от которой удержавшись, легко прощаешь себе рядовой срыв. И, не зацикливаясь, снова принимаешь сияющий вид. В отношениях большого и малого, взрослого и ребенка так очевидно распределение сил, знаний, умений, что говорить о беспомощности матери и стыдно, и смешно.

Эда Ле Шан – говорит. Она купила меня тем, что, как и я, не верит в детство. В его безмятежность, всемогущество и свет, пронизывающие рекламу и искусство с детскими образами, замещающими взрослым личную память. Ее книга о том, как трудно, смутно, беспокойно быть маленьким и как хорошо наконец стать большим. Но как же, как наконец им стать? Известный психолог, состоявшийся автор книг, уверенная в себе, спокойная и мудрая Эда говорит о счастье быть взрослой – в шестьдесят лет. Но, как о маленькой, вспоминает о себе самой в роли молодой матери.

Женщина, мстившая сыну побоями за неудачу в любви, хотела родить себе бесперебойный аккумулятор солнца. Неизлучающий, ребенок раздражал ее, как конкурент. На темной стороне материнства женщина и ребенок равны. И потому-то разлучены. Распадается притяжение маленького к большому, оба оседают в стоячую лунную пыль и ждут протянувшейся с неба