Не успел он договорить, как дородный матрос встал и подошел к столу, чтобы высказать свое мнение о сложившейся ситуации. Он воспользовался картой генерала, указывая необходимые ему пункты, тыкая в них толстым большим пальцем и не обращая внимания на то, что этот самый палец накрывал более квадратной мили местности, оставляя положение пунктов довольно неопределенным. Он с явным удовольствием разглагольствовал целый час, часто повторяясь и то и дело сбиваясь с повествования, дабы обратиться к какому-нибудь избитому клише или дать волю эмоциям наподобие «Мы будем биться до последней капли крови», что вызывало бурные аплодисменты. В конце концов он, как положено, подошел к подведению итогов, совершенно противоположных тем, что сделал главнокомандующий, и предложил план действий, переворачивающий с ног на голову схему, намеченную главнокомандующим, и настоятельно призвал занять линию обороны, полностью отличную от той, за которую выступал главнокомандующий.

Его заключительная речь сводилась к следующему: «Генерал утверждает, что турки удерживают такие-то и такие-то пункты. Это не так, их линия проходит следующим образом (со значительной детализацией описывает воображаемую линию противника). Он говорит, что нам пришлось оставить B. Это не так. Я только что получил от моего друга из тех мест телефонное сообщение. Генерал говорит, что мы должны занять такую-то и такую-то линию обороны. Он совершенно не прав. Это не тот рубеж, который следует занимать. Вот какой нужно (еще больше подробностей). Его план действий — это не план храброго человека. Мы намерены сражаться до победного конца и т. д., и т. п.».

К моему удивлению, генерал нисколько не возмутился таким непрофессиональным вмешательством в его планы. Напротив, он посчитал, что в словах моряка имелось много дельных предложений.

Когда оратор неохотно вернулся на свое место, свое мнение высказал Армянский национальный совет, предложив планы, не сходящиеся во взглядах ни с планами главнокомандующего, ни с планами моряка. После чего у диктаторов возник совершенно новый план, отличающийся от всех предыдущих. За диктаторами последовали другие ораторы, каждый со своими собственными взглядами, которые было необходимо изложить, и каждый вдохновлялся желанием ораторствовать до тех пор, пока у него не перехватит дыхание.

Так шло время, пока часы не пробили час ночи и мое терпение не иссякло. Не знаю, как долго еще продолжалось заседание, но, решив, что мне и моему штабу пора спать, я тихо извинился перед главнокомандующим и удалился, оставив собрание продолжать свои бесполезные дискуссии.

На следующий день, 1 сентября, я обсудил ситуацию с генералом Левином, который находился в командировке и в тот же день возвращался из Багдада, и решил, что следует прекратить дальнейшую оборону Баку и вывести британский гарнизон.

Поэтому я отправил послание диктаторам и различным комитетам с просьбой встретиться со мной в 4 часа дня в отеле «Европа», поскольку у меня есть для них очень важное сообщение.

Комитеты собрались в назначенный час, и я обратился к ним со следующими словами:

«То, что я хочу сказать, можно выразить в нескольких словах. Никакая сила на свете не спасет Баку от турок. Продолжать оборону — значит только оттягивать роковой момент и приносить еще больше ненужных человеческих жертв. До сих пор все бои вели мои люди. В каждом действии, несмотря на храбрость моих солдат, туркам удавалось захватывать все позиции из-за отсутствия поддержки со стороны местных войск. Я не позволю, чтобы мои люди понапрасну гибли подобным образом. Мы пришли сюда, чтобы помочь вам сражаться с турками, а не для того, чтобы вести все боевые действия, тогда как ваши люди оставались бы наблюдателями. Ни разу я не видел, чтобы ваши войска, получив приказ атаковать, делали что-либо другое, кроме отступления, поэтому безнадежно продолжать сражаться бок о бок с такими людьми.

Я немедленно отдам приказ отвести своих людей с линии огня и сегодня же ночью выведу их из Баку. Я пригласил вас сюда, чтобы предупредить, и вы могли заполнить бреши в линии обороны, вызванные уходом моих войск. Лучше всего вам было бы немедленно послать к врагу группу под белым флагом и посмотреть, на каких условиях вы сможете капитулировать. Вам не составит труда добиться условий, которые позволят вывести из города женскую часть населения, и даже в худшем случае вы сможете добиться лучшего положения дел, чем если бы ждали, пока турки и азербайджанцы возьмут город с боем. Я прошу вас отказаться от привычки произносить речи и писать резолюции; сейчас время действовать, а не говорить. Каждый человек в этом городе понимает и чувствует истинность моих слов; какой тогда смысл в продолжительных дискуссиях? Однако я оставлю вас здесь, чтобы вы могли принять любое пригодное для вас решение, и вернусь через час, когда, надеюсь, вы закончите свои обсуждения».

Произнося свою речь, я заметил на лицах моих слушателей выражение сомнения, ужаса, отчаяния, а в некоторых случаях злости и ненависти. Они выглядели совершенно ошеломленными, как если бы мысль о возможном падении Баку пришла им в голову впервые. Когда я заговорил о выводе британского отряда, Ярмаков вскочил со стула и выскочил из комнаты. Я попросил майора Макдоннелла последовать и понаблюдать за ним. Ярмаков всегда был человеком действия, способным быстро принимать решение, и я догадывался, что он бросился к телефону, чтобы вызвать канонерские лодки и открыть огонь по нашим кораблям, если мы попытаемся покинуть порт.

В течение следующего часа я посетил военного министра, генерала Богратуни, и выяснил, что ему нечего сказать против моего намерения вывести войска, кроме просьбы не делать этого.

Вернувшись в отель, я обнаружил, что различные комитеты строчат резолюции так быстро, как только могут. Я умолял их положить конец резолюциям и принять какие-либо меры и снова оставил их. Через час я вернулся и увидел матроса, который как раз ставил на голосование четырнадцатую резолюцию. После чего стало ясно, что в этот день никаких действий не будет предпринято. При таких условиях я не мог — из-за чувства справедливости к городу — осуществить немедленный вывод своих войск, и они остались на прежних позициях. Однако я послал диктаторам записку с предостережением, на которую получил следующий ответ:

2 и 3 сентября турки не проявляли особых признаков активности, и наши войска оставались на прежних позициях, но с этого момента все было готово к немедленной эвакуации, и оставалось только дать команду «уходим», чтобы вся схема пришла в движение.