на охоте подают сигналы друг другу, и постарался выстрелить, держа винтовку вертикально. «Крючки», как он выразился, не поддавались. Тогда он отвел ружье, уперся прикладом в бок и смог нажать. Ударило так, что Тухля чуть не свалился, еле устоял. Что делать дальше, он не знал. Тут он услышал, будто кто-то позвал на помощь. Голос был не слишком ясный, даже чуть слышный. Как шорох ветра. Подхватив ружье, он пошел в направлении, откуда звали, вышел из пролеска на дорогу, увидел полянку и что натворил, позвал на помощь.

– Прости меня, Родя. – Тухля молитвенно сжал ладошки. – Mea culpa, mea maxima culpa[40].

Ванзаров знал: Тухля не умеет врать, как ребенок, не познавший греха. Выдумать такую историю в свое оправдание? Невозможно. Да и зачем ему стрелять в Квадри с Новоселовой? На ревнивца, в ярости убившего свою избранницу и соперника, Тухля не тянул. Какая любовь и ревность, мадемуазель на него внимания не обращала.

– Откуда ты вышел? – спросил Ванзаров.

Палец Тухли указал в направлении леска. Как раз там, в сугробах, виднелась дорожка свежих следов. Брюки Тухли были облеплены снегом до пальто. Подол пальто тоже.

– Сколько ты шел?

Тухля легкомысленно пожал плечами, не понимая, что сейчас решается его судьба: тюрьма и каторга ожидали дорогого гостя.

– И не думал считать. Знаешь, как трудно пробираться через снег?

– Сколько шагов!

– Ну что ты кричишь, Пухля… Ой, прости… Хорошо, дай прикинуть. – Тухля старательно задумался. – Ну если для тебя это так важно, изволь: мне потребовалось не меньше двух или трех минут, даже запыхался… А уж сколько шагов… Может, сто?

– Ты вышел из леса, что дальше?

– Вижу, лежат, подошел, увидел весь этот ужас, испугался, позвал на помощь…

– Зачем затоптал здесь снег? – спросил Ванзаров, осматриваясь под ногами.

На пятачке, где находился Тухля, снег был основательно затоптан. Как раз около места, на котором последние минуты жизни стояли Квадри с Новоселовой. Дальше следов не разобрать: начиналась снежная дорога, по которой ездили телеги и прохаживались местные жители.

– Я так растерялся, с места сойти не мог…

– Ты сказал, что услышал призыв о помощи.

– Ну да… Услышал… Мне так показалось.

– Голос мужской или женский?

– Не могу сказать. Поначалу подумал: галлюцинация… Шум деревьев…

– Зачем пошел?

– Но ведь кто-то нуждался в помощи, долг каждого помочь ближнему, homo homini deus est[41]. – Тухля взглянул на тела, зажмурился и отвернулся. – Что теперь будет, Пухля? Ой, прости…

Заряд крупной дроби способен достать птицу на расстоянии примерно сорока-пятидесяти шагов. На большей дистанции дробь рассеивается. Это на открытом месте. Тухля стрелял с дистанции не менее ста шагов, через деревья и кусты. Если бы случайно дробинка долетела, укусила щечку барышни комариком. Квадри даже не заметил бы. Чтобы разворотить тела дробью так, надо стрелять в упор. Жаль, нет Лебедева, чтобы криминалист нашел следы пороха на лицах и шеях убитых. Вывод однозначный: несчастный случай переворачивается иной стороной. Только знать об этом Тухле не полагается. В воспитательных целях.

– Будет проведено расследование, – ответил Ванзаров.

Тухля издал вздох глубокого раскаянья.

– Надо было тебя послушаться… Прости, Пухля… Ой, прости…

– Кого заметил, когда вышел из леса?

– Никого… Кажется, никого…

– Вот туда, – Ванзаров указал за спину Тухли на развилку дорог, – кто-то уходил?

– Насколько могу судить… Вероятно, нет… Да я и не обратил бы внимания, – ответил легкомысленный друг.

– Стой, где стоишь, не смей шагу ступить, – последовал приказ.

Тухля поклялся превратиться в столб. Замерзнуть, но не шевельнуться.

Рассматривая растоптанный снег дороги, Ванзаров прошел до перекрестка. С правой стороны, ближе к лесу, остались свежие следы полозьев. Следы сворачивали на главную дорогу и там исчезали в снежной колее.

Раздались женские крики. Ванзаров оглянулся. Около места происшествия, не подходя близко, появились парочки воскресных охотников. Барышни, прикрыв ладошками ротики, издавали звуки, какие издают не на шутку напуганные барышни. Ну вы понимаете…

Ванзаров поспешил вернуться.

Мадемуазель Петрушина спрятала личико на плече Кукульского, мадемуазель Лапланди прижималась к Малочаеву. Господа имели вид самый решительный, осуждающий. Виновник не вызывал сомнений. Кукульский тыкал в него указующим перстом.

– Что вы наделали, господин Тухов! – тоном прокурора возгласил он.

– Как только посмели убить нашего друга! – поддержал Малочаев.

– Чудовищное преступление!

– Какая неблагодарность к тому, кто столько сделал для вас!

– Мерзкий поступок!

– Ему нет оправданий!

Под градом обвинений Тухля окончательно сник и тихонько посапывал.

– В чем дело, господа? – подойдя, Ванзаров заслонил друга.

– В чем дело? – возмутился Кукульский. – Хороший вопрос!

– А вы сами не видите? Ослепли? – добавил Малочаев.

– Этот субъект, этот ничтожный червяк, – палец Кукульского снова нацелился на Тухлю, но теперь мешало плечо Ванзарова, – убил нашего друга и партнера, господина Квадри!

– Застрелил из ружья, которое Квадри ему же и дал! – напомнил Малочаев.

– Подлый выстрел!

– Мерзкий поступок… Бедный Виктор Андреевич, невосполнимая утрата…

О погибшей Новоселовой господа подзабыли.

– Прошу прекратить оскорбления, – сказал Ванзаров.

Кукульский, обнимая Петрушину, изобразил суровое лицо.

– А вы кто такой? Кто вам позволил рот открывать?

– Да, кто вам давал право командовать? – подхватил Малочаев, поглаживая спинку Лапланди.

– Может, вы убили нашего дорогого Виктора Андреевича?

– Да, возможно! Вот у вас ружье.

– Наверняка замешаны, раз дружка выгораживаете! Надо срочно послать за полицией!

– Именно так: вызвать полицию!

Господа кипели праведным гневом, но исполнять угрозу не торопились.

– Нет необходимости, – ответил Ванзаров, показывая зеленую книжечку Департамента полиции. – Сыскная полиция.

Затем вынул штатный свисток и дал подряд несколько двойных свистков, означавших сигнал тревоги. Рассчитывать, что поблизости найдется городовой или караульный из дачного поселка с медной бляхой, не приходилось. Сигнал вызывал обер-кондуктора.

Кукульский с Малочаевым присмирели, а барышни поглядывали на чиновника сыска с некоторым интересом.

– Довожу до вашего сведения, дамы и господа, что выдвигать обвинения никому не позволено, – продолжил Ванзаров. – Сыскной полицией открыто расследование причин гибели господина Квадри и мадемуазель Новоселовой. Вам ясно?

Господа послушно закивали. А Петрушина с Лапланди освободились от объятий. На всякий случай.

– Никто не смеет удаляться отсюда без моего ведома.

– Позвольте узнать причину? – спросил Кукульский.

– Вы являетесь свидетелями преступления. Или подозреваемыми. До выяснения истинных причин.

Подбежал запыхавшийся обер-кондуктор.

– Что… случи… – начал он и заметил лежащие тела. – О господи… Господин Квадри… Какое несчастье… Еще и девушка… Что же это…

Ванзаров остановил поток чувств, отдав приказ: на всех парах паровозик несется в Сестрорецк, там обер-кондуктор хоть из постели достает станового пристава и мигом возвращается обратно. На все – не более часа.

Козырнув, обер-кондуктор побежал к составу.

– А как же мы? – робко спросил Малочаев.

– Куда нам деваться? – добавил Кукульский.

– Может, в ближайшую деревню пойдем погреться?

– Или хоть к буфету вернемся.

– Замерзнем, не иначе…

– Вы – охотники. Охотники не