мужчин увлеклись разговором, шутили, смеялись и чокались, позабыв о господине Тухове-Юшечкине. Квадри завладел вниманием, рассказывая не слишком приличные анекдоты.

– Странные у тебя приятели, – сказал Ванзаров, положив ружье на колени.

– Что такое? – насторожился Тухля.

– Не заметили твоего отсутствия.

– Ревнуешь? То-то же… Они хорошие, очень приятные…

– Чем занимаются?

Тухля скрестил руки на груди, что далось ему с некоторым трудом.

– Fiat![31] Ты же прозорливец полицейский. Угадай… Попробуй, – бросил он вызов.

– Биржевики, – ответил Ванзаров.

– Ты… Ты… – Тухля был сражен. – Это обман! Шулерство! Когда успел спросить их? Или ты их знаешь?

– Только логика, Тухля.

– Ну какая логика?

– Они выглядят как биржевые игроки, значит, и есть таковы.

Тухля нарочно привстал и пригляделся к выпивающим охотникам.

– Врешь, – сказал он, сев на место. – Биржевики никак особо не выглядят.

– Я рассуждаю и тебе советую, – ответил Ванзаров. – На ларце господина Малочаева медная табличка с гравировкой: подарок от друзей с датой и местом вручения – Петербургская биржа. Если Малочаев биржевик, его друзья – тем более. Ты как оказался среди них? Вложил деньги в акции? Остаток приданого?

– Не твое дело. – Тухля отвернулся к окну, за которым тянулось белое однообразие окрестностей.

Замедлив ход, поезд встал на станции Лахта. Обер-кондуктор отрыл дверь. Вместе с морозным воздухом в вагон впорхнула радость воскресной охоты: дамское общество в составе трех барышень. Появление их было встречено, как обычно встречает хорошеньких женщин мужская компания. Господа бросились целовать ручки, говорить комплименты, усаживать на лавку и предлагать чарочки из ларца. Барышни, одетые простовато, но чисто, явно не бланкетки[32], манерничали и кокетничали.

Тухля сделал стойку не хуже гончей. Кажется, все его внимание было отдано одной из них. Однако про него вспомнили в последнюю очередь. Позвали и представили: мадемуазель Петрушина, Лапланди и Новоселова. Тухля тыкался губами в кисти рук и задержал поцелуй чуть дольше, чем требуют приличия, на ручке мадемуазель Новоселовой. Брошенный муж изголодался по женскому теплу. К тому же Тухля был ветрено влюбчив.

Барышня кое-как оторвала ручку от жадного рта. Ванзаров не удостоился чести быть представленным дамам. Его забыли. Как недостойного маленьких радостей жизни.

Барышни поддержали тост за удачную охоту. После чего завели приятные беседы, разделившись между мужчинами. Петрушина болтала с Кукульским, Лапланди улыбалась Малочаеву, а Новоселова шушукалась с Квадри. Тухле на этом празднике не нашлось местечка. Присев на край лавки, он дерзко опустошил чарку, вытер губы рукавом пальто и отправил победный взгляд Ванзарову.

Проехав станции Раздельная и Горская, поезд остановился посреди зимнего леса. Обер-кондуктор распахнул дверь и объявил:

– Прошу, господа!

– Охотники, марш-марш! – скомандовал Квадри и обратился: – Господин Тухов, прошу с нами. И приятеля прихватите…

Со смехом и возней компания покинула вагон.

По обледенелым ступенькам Ванзаров спустился последним.

Невдалеке от дорожного полотна был накрыт широкий дубовый стол. Будто вырос посреди леса взмахом волшебной палочки. Стол украшал ряд графинчиков с водочными настойками: березовка на молодых почках, рябиновка на первой рябине, черничная длительного настоя, черносмородиновая на листе измельченном, травник на ипекакуане, трифоли, александрийском листе, мяте и полыни.

Названия густым баском выкрикивал буфетчик: невысокий мужик с аккуратной черной бородкой в нарядном казакине с борами[33], подпоясанный шелковым кушаком. Знакомство с напитками он сопровождал величанием: «Угощайтесь, гости дорогие, сердешные!» Окончив знакомить с графинчиками, принялся соблазнять закусками: килька, колбаса, бутерброды, итальянская ветчина, копченый сиг, сардинки, сосиски, французская горчица, яйца вкрутую, рубец.

Логика намекнула Ванзарову: в воскресной охоте есть некоторые достоинства.

Господа с барышнями охотно выпивали и закусывали. Тухля робко не отставал, жадно поглядывая на Новоселову, которая обходила его вниманием. Заметив, что Ванзаров держится в стороне, Квадри махнул:

– Что же вы! Прошу к столу…

Отказаться было нелогично. Настойки подавались в бураках – берестяных стаканчиках. Посреди зимнего леса и свежего мороза хрусталь рюмок кажется чужим и неуместным. Ванзаров оценил весенний вкус березовки и отправил вдогонку ломоть копченого сига. Воскресная охота нравилась чиновнику сыска все больше. Если бы не ружье Тухли – настоящий праздник.

Квадри вытер рот хлопковой салфеткой и бросил ее в снег.

– Пора, господа, пора!

Барышни послушно оставили стаканчики и, поддернув юбки, направились в сторону леса. Надо сказать, что лес не был глухой чащобой. Дебрей в окрестностях столицы не сыскать: кругом дачи и поселки. Жидкую стену деревьев рассекала дорога с наезженным снегом. В отдалении за пролеском виднелась развилка. Барышни пошли по дорожке и разошлись в разные стороны лесочка, не боясь утопить сапожки в снегу.

Кукульский с Малочаевым взялись заряжать добротные тульские двустволки 12-го калибра со вставками на ложе, гравированные затейливыми орнаментами. Вытягивали патроны из патронташей, загоняли в стволы, щелкали замками. Довольно ловко для людей, выехавших на охоту в городском пальто с кинжалами.

Квадри попросил ружье. Скрепя сердце Ванзаров отдал. Тухля горел нетерпением, щеки украсились румянцем. Он прошипел в самое ухо:

– Не вздумай за мной следить…

Настойка и духи Новоселовой разбудили в нем хищника. Хищник рвался на тропу охоты. Как его удержишь. Febris erotica[34] – как говорят у нас в Петербурге.

Зарядив патроны, Квадри защелкнул, протянул Тухле.

– Прошу быть осторожным, – сказал он. – Прежде чем стрелять, осмотритесь…

– Благодарю… Я знаю… Я умею. – Тухля схватил ружье обеими руками.

Он пошел к лесу, неся двустволку как знамя.

– Не волнуйтесь за друга, – сказал Квадри, положив карабин на плечо. – У нас безобидная забава, тут ничего не случалось… Простите, не знал, что господин Тухов пригласит вас, взял бы еще ружье.

– Не люблю убивать зверей, – ответил Ванзаров.

– Смотря каких. – Квадри подмигнул и пошел к лесу.

Вскоре он скрылся за деревьями.

Буфетчик отдал вежливый поклон.

– Угощайтесь, сударь, что зря стоять… Эта кутерьма у них надолго.

Логика напомнила, что на морозе традиция требует согреваться. Ванзаров выбрал травник. Вкус зеленоватого напитка напоминал прыжок в стог сена.

– Отменный вкус, выдержка, букет, – оценил Ванзаров. – Сами готовите?

Мужик вновь поклонился.

– Благодарствую. Сами, конечно, как иначе. Сердечно приятно, что господин в настойках разбирается. А то некоторые нос воротють, подавай им вина. А что вино – шутка…

– Предпочитаю водку во всех проявлениях, – признался Ванзаров. Чем завоевал сердце буфетчика окончательно. В бурак ему налили нечто темное, будто квас.

– А вот откушайте сего, что скажете?

Ванзаров откушал. Вроде ликер «Бенедиктин», но без сладости и приторности. Народное производство. Отечественный продукт. Бесподобно. Он отдал должное, не скупясь на комплименты.

Мужик просиял.

– Вот что значит знаток! Не то что эти финтики…

– Как вас зовут?

– Кличут Кешой, а имя мое – Анакреонт[35]. Слыхали такое?

– Древнегреческое. Вам подходит. При крепостном праве барин нарек?

– Правда ваша…

Из-за деревьев грохнул двойной выстрел. Отозвался