— Ну хватит, милочка, — переводя дыхание, сказала я, спомощью всех чертей и хорошего мата скручивая ее в бараний рог. — Надеюсь тыуже набегалась, размяла члены. Теперь садись и продолжим.

— Нечего мне с тобой продолжать, — ответила Иванова, но вкресло села.

— Значит с тетей Марой мы покончили. Надеюсь доказательствас геранью тебя устраивают и нет нужды приводить новые?

— Меня ничего не устраивает. Все бред.

— Значит поехали дальше. А что было дальше? Дальше тыпринялась за своего Фиму. Вернувшись с похорон Верочки, ты не легла спать, а вновьпобежала к Сергею. Виктор и Катерина в тот день намаялись и спали крепко. Я жекрепко сплю всегда. Никто не заметил, что тебя не было всю ночь.

— Почему же всю ночь? — удивилась Иванова. — В прошлый разты отвела мне лишь четыре часа.

— В прошлый раз у тебя было запланировано одно убийство, а вэтот — два.

— Ого! И кто же второй?

— Не придуривайся, я уже говорила: Власова. Ты укралатетрадь, которую она мне дала. В той тетради профессор Иванова фигурировала вочень неприглядном виде. К тому же моя дружба с Власовой не входила в твоипланы. Ты знала: с ее помощью я рано или поздно найду тот дом, поскольку онпринадлежит ее мужу. Позвонила Власовой и договорилась о встрече. Она былапьяна и с радостью согласилась тебя принять. Ты была ее последняя радость, —здоровое сердце Власовой остановилось.

— Откуда ты знаешь какое у Власовой было сердце? — с ехиднойулыбочкой поинтересовалась Иванова. — По-моему, у нее его совсем не было.

— Да? А что же тогда, по-твоему, гнало по ее жилам виски? Неволнуйся, мотор Власовой был в превосходном состоянии. Она, конечно, косила подаристократку, но это не мешало ей пить, как сапожнику. Пусть сапожники простятменя, если смогут. Остановив этот мотор, ты отправилась к Моргуну. Моргунтрадиционно поругался с женой и ждал тебя в квартире покойной дочери. Он былубит горем и жаждал утешения, которое ты обещала присовокупить к пылкомупрощанию. Так что время, оставшееся якобы до отъезда в Москву, ты провелаплодотворно.

Иванова заржала. Я внимательно наблюдала за тем, как она этоделала. Достаточно искренне, должна сказать.

— Это уже никуда не годится, — сообщила она, не прекращаясвоего ржания. — Раньше ты хоть доказательства приводила, а теперь прямо находу сочиняешь. Сплошной бред. Захотелось — придумала мою встречу с Власовой.Почему с Власовой? Почему не с Клинтоном? С ним сейчас все встречаются. Вовальном зале. Почему бы и мне не встретиться? Впрочем, я согласна и наВласову, если есть доказательства. У тебя есть доказательства?

— Ах, тебе доказательства нужны, — обрадовалась я. — Изволь.Доказательства мне ты поставляешь сама. Вернемся в ту ночь, когда я задумалапоставить эксперимент с геранями. Ты сказала фразу, которую я могу повторитьслово в слово: “У Верочки и Власовой был полный комплект цветов.”

— Я сказала так?

— Да.

— Ну и что?

— А то, что не могла ты знать какой комплект был у Власовой,если, конечно, исключить твое появление в ее квартире. Ты сама этой фразой недаешь мне это исключить. Ты проболталась.

Иванова разозлилась.

— Ничего не проболталась. Цепляешься черти за что. Самапрожужжала все уши геранями, а теперь придираешься.

— В том-то и дело, что нет. О геранях Власовой я тебе неговорила, и уж тем более о том, какого они цвета. Не говорила по той простойпричине, что не помнила этого сама.

Иванова вновь полезла в карман за “Кентом”.

— Ты больна, — сказала она, закуривая. — Тебе надо лечитьсяэлектрошоком.

— Он ничто в сравнении с тобой, — ответила я.

— Я никого не убивала, тем более Фиму. Просто удивительно,как тебе это в голову пришло.

— А мне бы и не пришло, если бы не герани.

— Да что ты привязалась ко мне со своими геранями. Только оних и слышу. Герани-то здесь при чем?

— Они просто разоблачили тебя, вот и все. Если бы не герани,я бы никогда не узнала, что ты толкнула под самосвал бедного Павла. Онпрятался. Жизнь его была неспокойна. Ты никак не могла добраться до него, ипоэтому не избежала соблазна, когда представилась удачная возможность от негоизбавиться.

Иванова порадовала меня своей реакцией. Побледнела и тут жепокраснела. Она не зря нервничала. Павел был ее самым слабым местом, посколькупреступление происходило в центре города, и могло отыскаться немало свидетелей.

— Да что ты мелешь, заполошная? — возмутилась она. — КакогоПавла? Ты забыла? Я в это время ругалась с очередью.

— Позже, несколько позже. С очередью ты ругалась позже,после того, как толкнула его под колеса.

— Да я и в глаза не видела его!

— Но зато хорошо знаешь какого цвета герани были в его руке.

— Если знаю, то от тебя.

— Нет, я-то уж точно об этом забыла или сделала вид, чтозабыла, сказав, что у Павла была розовая. “Павел нанюхался розовых цветов”, —сказала я, а ты меня поправила: “Павлу ты дала красный и белый, но он попал подсамосвал.“ Кстати, как ты узнала, что он попал под самосвал?

— От Виктора, естественно. От него же узнала и о цветегераней.

— Видимо, он же сказал тебе и то, что Павел нес их в однойруке.

— Вот уж этого я тебе не говорила! — возмутилась Иванова.

— Говорила. В ту ночь ты многое говорила. Это была ночьоткровений.

— Хорошо, что же я говорила?

— “И даже у Павла, угодившего под самосвал, в руке были двегерани,” — говорила ты, хотя перед этим я сообщила, что герани у него были вруках. Понятно? Я сказала “в руках”, ты сказала “в руке”. Ты очень конкретныйчеловек и не могла случайно оговориться. Что помнила, то и говорила.

— А как говорил Виктор?

— Виктор не так конкретен. Он с маниакальным упорствомназывал самосвал грузовиком, сколько я его об этом не спрашивала, хотя Павелдействительно погиб под самосвалом. Однако Виктор все время говорил обще:грузовик и все, и ни разу не уточнил какой именно. Поэтому твои ссылки наВиктора напрасны. Катерина же понятия не имеет что такое самосвал в частности игрузовик в общем. Что касается цвета гераней тут уж и вовсе вышел у тебяпрокол. И Виктор, и Катерина знать цвета гераней не могли. Они вообще неподозревали, что Павел нес герани. Сказать почему?

— Почему? — нехотя поинтересовалась Иванова.

— Да потому, что герани погибли под колесами самосвала. Ябыла на месте происшествия и узнала: герани погибли под колесами самосвала.Трудно было определить вообще, что они когда-то были, не то чтобы узнать ихцвет.