Иванова задумалась. Задумалась серьезно, выдавая себя сразувсеми признаками. Она теребила мочку уха, мяла пачку из-под “Кента” и злобнопыхала сигаретой, выпуская клубы дыма, которыми мог бы гордиться даже Везувий.

— Думаешь, мне не отвертеться? — с похвальной откровенностьюспросила она.

— Думаю нет, если ты, конечно, не Штирлиц.

Она усмехнулась.

— А вот я так не думаю. У тебя, кроме твоих слов и гераней,против меня ничего нет. Это доказательно лишь в приватной беседе, но ты жепонимаешь, что там, где надо, я буду все отрицать.

— Да, ты будешь отрицать, но есть Сергей. Он возил тебя кВерочке, к Власовой и к Моргуну. Все это происходило ночью за несколько минутдо их гибели… … Что ты ржешь?

Иванова перебила меня таким громким смехом, что я опешила идаже немного струхнула. “Уж не поехала ли у нее крыша?” — подумала я. Но тут жевыяснилось, что крыша у нее не поехала, зато не ясно как обстоят дела с моей.

— А ты уверена, что Сергей жив? — спросила она, после чего японяла: и моя жизнь не в слишком большой безопасности.

— Ты что и его успела угрохать? — переполняясь ужасомпрошептала я.

“А не дура ли я, так открыто выдвигая ей все свои аргументы?Она сидит тут, спокойненько выпытывает, слушает и узнает, что в общем-то ябезвредна. Нет у меня против нее ничего. Ничего, что могло бы плохо отразитьсяна ее жизни после моей смерти. А раз я безвредна, значит можно убить и меня. Я,конечно, сильней, но на ее стороне дерзость и решительность. И потом, кто знаеткак она это проделывает. Выстрелит сейчас в меня каким-нибудь укольчиком, иостановка сердца обеспечена. А на что я гожая после остановки сердца? Надоблефовать.”

— Зря смеешься, Иванова, смерть Сергея тебя не спасет. Тызнаешь где я провела эту ночь?

— Понятия не имею, — ответила она, изображая безразличие, ноот меня не скрылась тревога, мелькнувшая в ее глазах.

— Эту ночь я посвятила исследованию подвалов Мазика.

— Какого Мазика?

— Да мужа Власовой. У его брата Владимира ты не так давноподписывала документы. Кстати что было в них не скажешь?

— Не твое собачье дело, — огрызнулась Иванова, но видприобрела неважный.

— И ладно, не мое так не мое, да дело и не в этом. Дело втом, что дом, где ты подписывала документы, очень странный. Там творитсястрашное. Там убивают людей, пропускают их через мясорубку, а одежду и волосысжигают в печи. И ко всему этому ты имеешь самое прямое отношение.

Что сделалось с моей Ивановой. Такой я не видела ее никогда.Она не просто пришла в ужас. К ужасу добавились бешенство, боль и обида. Всеэто причудливо переплелось и отобразилось на ее лице. Мне даже показалось, чтоИвановой уже не до меня, но тут же стало ясно: я ошиблась.

— В том доме у меня была деловая встреча с человеком,который понятия не имеет о твоих подвалах, — закричала она.

— Успокойся, я тебе верю. Владимир действительно неподозревает об их существовании, но речь-то идет о тебе. Ты прекрасно знаешьчто происходит в том доме, знаешь какие страшные творятся там дела.

— Почему ты решила, что я знаю?

— Потому что иначе трудно подумать. Ты солгала мне, и небыло никакой попутки.

— О чем ты? — удивилась Иванова.

— О той ночи, когда я напилась. Пьяная я позвонила тебе.Просто так позвонила, приспичило пообщаться. Ты переполошилась, захотела знатьгде я нахожусь. Когда услышала о доме, тут же решила меня забрать, пока я непроспалась и не вывела вас всех на чистую воду. В ту ночь я просто помешанабыла на чистой воде. Видимо и тебе сообщила о своем решительном настроении. Тызапаниковала и отправилась к Сергею. Он привез тебя на дачу Власовой, и самразговаривал с Владимиром. Ты боялась быть узнанной, пряталась в машине Сергеяи не выходила из нее все то время, пока он с Владимиром транспортировали меня в“Хонду”. Ужас! В каком свете ты выставила меня! Впрочем, спасибо, что несобрала весь Ростов.

— Это единственная твоя претензия? — грустно усмехнуласьИванова.

— Не глумись! Ты знаешь как серьезно я отношусь к своейрепутации.

— Хорошо, за это прошу прощения. В таких случаях больше небуду прибегать к услугам твоих читателей. Обойдусь другими силами. Продолжай.

— А что там продолжать? Видимо из моего пьяного бреда тыпоняла, что я толком не знаю где нахожусь. Было бы странно, если бы я (в томвеселом состоянии) проявила скрытность и не рассказала о своем путешествии стросом. Этот трос я не забуду до смерти и всегда буду охотно о нем говорить.Выяснив, что дороги к дому я по-прежнему не смогу найти, ты воспряла духом ипомчалась меня забирать и сделала все, чтобы я не узнала адреса того дома.Владимира в ту ночь ты не видела, встречи у кафе “Загородное” не было. Тыврала, чтобы скрыть правду. В этом случае возникает вопрос: зачем тебепонадобилось скрывать от меня этот дом? Ответ: ты участник событий и бояласьмоего длинного носа.

Иванова рассмеялась. Кто бы знал как меня бесит ее ржание!Все что угодно, только не это!

— Иванова, опять ржешь? Тебе плакать надо.

— А по-моему плакать надо тебе. Считаешь себя очень умной?

— Считаю и не без оснований, — горделиво подтвердила я.

— Впрочем, зря на тебя напустилась, — снисходительнопродолжила Иванова. — Глупость никогда не знает, что она глупость.

— Прекрати глумиться, а лучше чистосердечно признай моюправоту.

— Признаю, если ответишь на один вопрос. Ответишь?

— Отвечу, если это в моих силах.

— Очень жаль, что их немного. Так вот вопрос: если я тетюМару, Павла и Власову убила из-за тебя, что же помешало мне расправиться стобой? Одного человека убить всегда легче. Где причина, которая заставила меняустраивать себе такие сложности, городить кучу трупов, рисковать? Всего лишьнадо было убить тебя, с твоим длинным носом.

Я опешила. Она права. Почему она не убила меня? Сразу же,еще до смерти Верочки.

— На этот вопрос я ответить не могу, — честно призналась я,со мной иногда бывает такое.

— Тогда и не будет от меня чистосердечных признаний. Прощай,спешу на поезд.

Иванова покинула кресло и направилась к двери.

— Сейчас же звоню в милицию. Пусть они займутся тем домом, азаодно и тобой, — от отчаяния крикнула я ей вслед.

Иванова остановилась и прошипела:

— Ты не выйдешь отсюда, ясно?

— Это мы еще посмотрим, кто отсюда не выйдет, — возразила я,храбро набрасываясь на нее.