классов доиндустриального периода жили гораздо более скромно, соответственно своему скромному общественному положению, либо по причине религиозных убеждений, не говоря уже о необходимости делать сбережения. Безудержный экономический рост, пришедшийся на середину XIX века, дал им возможность преуспеть, но при этом заставил следовать нормам общественного поведения, свойственным прежним элитам. Однако существовали обстоятельства (мы разберем 4 из них), способствовавшие укреплению менее формального, частного образа жизни, больше отвечавшего потребностям личности.

Первым из этих явлений была демократизация политики, подорвавшая общественное и политическое влияние буржуазии вообще, и особенно ее самых выдающихся и самых могущественных фигур. В некоторых случаях буржуазия (особенно либеральная) была вынуждена уменьшить свое непосредственное участие в политических делах, где стали доминировать массовые политические движения или массы избирателей, отказывавшиеся признавать ее влияние и отстаивавшие собственные интересы. Хороший пример представляла буржуазия Вены конца XIX века, точнее, ее еврейскими средний класс, потерявший свое влияние на германоговорящее население и не обеспечивший себе поддержку со стороны либеральной буржуазии нееврейской национальности{152}. Подобную ситуацию описал Томас Манн в своем романе «Семья Будденброков»; он сам происходил из аристократии старинного ганзейского города и рассказал о том, как буржуазия теряла свое влияние в политических делах. Другой пример: известные семьи Кэботов и Лоуэллов в Бостоне сохранили большое влияние на государственную политику, но потеряли контроль над политикой властей Бостона по отношению к ирландцам. В 1890-х годах рухнула политика патерналистской «фабричной культуры» в Северной Англии, в рамках которой рабочим разрешалось вступать в профсоюз, но они должны были разделять политические взгляды своих работодателей и праздновать их юбилеи. Одной из причин укрепления Лейбористской партии после 1900 года была та, что местная буржуазия, контролировавшая положение в рабочих избирательных округах, отказывалась уступить кому-либо право назначения местных «нотаблей», выдвигая людей из своей среды, проходивших в 1890-е годы в парламент и в советы округов. Получалось, что когда буржуазия пыталась сохранить свое политическое влияние, она способствовала скорее мобилизации своих соперников, а не сплочению своих сторонников.

Второе явление заключалось в ослаблении привязанности буржуазии, пожинавшей плоды своего успеха, к прежним пуританским ценностям, которые были так полезны ей в прошлом, в период накопления капитала, и так помогли ей утвердить свое классовое самосознание, путем противопоставления как праздным и безвольным аристократам, так и ленивым пьяницам-рабочим. К тому времени, которое мы здесь разбираем, настоящие буржуа уже сколотили себе хорошие состояния. Деньги поступали не обязательно в качестве прибылей от какого-то производства; это могли быть регулярные выплаты по «ценным бумагам», подтверждавшим сделанные «инвестиции», природа которых бывала довольно туманной, даже если они относились не к какому-то отдаленному району земного шара, а к графствам, расположенным вблизи Лондона. Нередко эти бумаги наследовались или передавались неработавшим сыновьям или родственницам. Значительная часть буржуазии в конце XIX века представляла собой «класс отдыхающих», по выражению американского социолога Торстена Веблена, описавшего это явление в своем труде «Теория»{153}. Тем же, кто действительно «делал деньги», не приходилось тратить на это слишком много времени, особенно если они работали в банках, финансовых учреждениях или занимались игрой на бирже. По крайней мере у тех, кто жил в Британии, оставалась еще масса времени для других занятий. Короче говоря, многие были озабочены не тем, как заработать деньги, а тем, как их потратить. Конечно, не все могли тратить так много, как сверхбогачи, для которых то время было поистине «прекрасной эпохой». Но и не слишком состоятельные люди могли позволить себе наслаждаться удобствами и радостями жизни.

Третьим важным явлением, характеризовавшим жизнь буржуазии, было ослабление семейных связей, которое выразилось в виде определенной эмансипации женщин (см. гл. 8). Кроме того, оформился достаточно обособленный и независимый общественный слой «молодежи», составленный из людей, перешагнувших возраст подростков, но еще не женившихся (не вышедших замуж); появление этого слоя оказало мощное воздействие на литературу и искусство (см. гл. 9). С этого времени слова «молодой» и «современный» стали почти синонимами, а слово «современность» стало подразумевать прежде всего перемены: обновление вкусов, обстановки, образа жизни. Указанные явления стали заметными среди процветавших слоев среднего класса во второй половине XIX века, особенно в 1880—1890-х годах. Они вызвали к жизни новые формы досуга (туризм, загородные поездки), как показано, например, в фильме Висконти «Смерть в Венеции»; в результате появились громадные отели, построенные в курортных местах, у моря или в горах, которые посещали и женщины, хотя наиболее подходящим местом для женщины в буржуазной семье оставался домашний очаг.

Четвертое явление этого рода состояло в существенном росте количества людей, принадлежавших (фактически, или только на словах) или желавших принадлежать к классу буржуазии; т. е. в росте рядов всего среднего класса. Всех его членов связывала, помимо прочего, определенная привязанность к домашнему уюту или по преимуществу домашний образ жизни.

II

В то же самое время демократизация, рост сознательности рабочего класса и явление «социальной мобильности» вызвали к жизни проблему формирования классового самосознания тех, кто принадлежал (или хотел принадлежать) к тому или иному слою среднего класса. Известно, что определение класса буржуазии является довольно трудным делом; к тому же демократизация и рост рабочего движения заставили тех, кто принадлежал к этому классу, отрицать публично само его существование и даже существование классов вообще, потому что слово «буржуазия» приобрело со временем ярко отрицательную окраску (см. «Век Капитала», гл. 13). По этой причине во Франции некоторые говорили, что революция вообще отменила существование классов; а в Британии — что классы не являются замкнутыми кастами и не существуют с точки зрения социологии, поскольку строение общества является настолько сложным, что не допускает подобных упрощений. В Америке видели опасность не в том, что народные массы осознают себя как класс трудящихся и противопоставляют себя классу эксплуататоров, а в том, что они, согласно конституционному праву равенства, могут объявить себя принадлежащими к среднему классу, уменьшив тем самым преимущества элиты, и поставить под сомнение правильность распределения богатства. Социология, являясь академической наукой, созданной в период 1870–1914 годов, до сих пор страдает от бесконечных и безрезультатных споров по поводу классов общества и классовой принадлежности, вызванных стремлением практиков к классификации населения в соответствии со своими политическими убеждениями.

Кроме того, возросшая социальная мобильность и уменьшение роли традиционных иерархий затрудняли точное определение того, кто принадлежал, а кто не принадлежал к среднему классу и «состоятельным слоям» общества, и делали весьма зыбкими границы промежуточных общественных слоев. В некоторых странах, например, в Германии, придерживались старой классификации, по которой буржуазия делилась на 2 вида: на обладателей собственности и на тех, кто получил буржуазный