в Венгрию, в Россию. Думаю, это был первый случай, когда для посольств этих стран в Аргентине нашлось какое-то дело. Облокова бегала по городу — искала платья и подарки. Наконец в следующее воскресенье Гинцбург умчал нас в церковь. Он заявил, что мы должны исповедаться, поскольку и я, и Нижинский были католиками и не могли вступить в брак без исповеди.

Церковь Сан Мигель (Святого Михаила) была в Буэнос-Айресе той церковью, где происходили все светские свадьбы, поэтому наш барон, светский человек, разумеется, организовал венчание в ней. Нас привели туда на исповедь. Нижинский ушел вместе со священником и очень скоро был выпущен из исповедальни. Ничего удивительного: священник ведь не знал ни слова ни по-русски, ни по-польски.

Затем пошла я. Мне никогда не нравилась исповедь: я могла только сожалеть о своих грехах и никогда не любила обещать то, чего — как я была вполне уверена — я не могла выполнить. Но я прошла через это, и это оказалось в конечном счете не так уж плохо. Священник настойчиво просил меня пообещать ему, что я добьюсь, чтобы Нижинский не танцевал в «Шехерезаде»: тогда этот «аморальный балет» станет невозможно представлять на сцене. Я сказала, что сделаю для этого все, что могу. Потом нас вывели в симпатичную прохладную прихожую, где нас ждали три священника, чтобы заставить нас подписать документ о том, что все наши дети будут воспитаны в католической вере. Священник, которому я исповедовалась, был очень хорош собой, и мне понравились его черные глаза, поэтому я попросила Гинцбурга устроить, чтобы он же и венчал нас. Однако это было невозможно: он был слишком молод, и епископ хотел сам совершить обряд. Но мне пообещали, что он будет служить на венчании.

Через четыре дня после нашего прибытия Гинцбург наконец завершил все необходимые приготовления. Свадебная церемония была назначена на среду, 10 сентября. Поскольку все были взволнованы, нервничали и бегали из одной комнаты в другую или мчались к парикмахерам и в магазины, я завладела госпожой Батон, и мы чудесно погуляли в городе и поговорили. В час дня Облокова и Гинцбург отвели меня в муниципалитет. Там уже собрались несколько близких друзей, супруги Дробецкие, Ковалевская, Чавес, супруги Батон вместе с Нижинским, российский и австро-венгерский посланники, сотрудники дипломатических миссий и представители прессы.

К нам вышел приземистый испанец с огромной лентой цветов аргентинского флага через плечо, который имел до ужаса официальный вид. Он встал перед нами. На полном цветов столе, на темно-зеленой книге записей стояло распятие, а книга была накрыта огромным написанным на пергаменте документом, на котором была изображена летящая женщина с лентой в руках, а на ленте огромными красными буквами были напечатаны наши имена и дата свадьбы. Это было самое модное свидетельство о браке, которое полностью соответствовало вкусам аргентинцев. Потом этот добрый старый господин стал задавать вопросы по-испански. Батон вынул записную книжку и назвал нужные даты и имена по-французски, а официальный переводчик немедленно перевел их мэру. Два посланника подтвердили их по-испански. Потом Вацлаву задали вопросы, и он отвечал по-русски. Я говорила на венгерском и французском языках. Наконец мэр произнес по-испански речь, которую мы очень внимательно выслушали. Нам велели подписать документ, который должен был сделать нас мужем и женой.

Во время всего свадебного завтрака звучали тосты, и нас поздравляли. Казалось, все были счастливы, а Карсавина все время улыбалась нам.

Я надеялась провести дневные часы спокойно, но это мне не удалось. Анна, которая была очень суеверна, не могла согласиться с тем, что я собиралась быть на свадебной церемонии в бледно-голубом платье. Она считала, что это принесет несчастье, пожаловалась мадам Облоковой. Та вместе с мадам Батон потащила меня по всем портным Буэнос-Айреса — искать белое платье. После многих часов поиска мы, наконец, сумели найти очаровательное светло-кремовое свадебное платье. Но наши трудности на этом не закончились: нужно было найти белые туфли, флердоранж и вуаль. С помощью Марии Степановны в конце дня все, наконец, было готово. Все, кроме флердоранжа, который не удалось достать: ни в одном цветочном магазине вообще не знали, что это такое. К тому времени, как я пришла в отель, чтобы одеться, Анна чуть не сходила с ума, а барон Гинцбург чуть не плакал: было около семи часов, а на семь было назначено венчание, и все уже ждали нас в церкви. На меня натянули купленное платье, и барон умчал меня с собой.

У входа в церковь Сан Мигель нас ждали г-н и г-жа Батон, Нижинский и остальные участники свадебного праздника. Меня провели по церковному приделу под звуки свадебного марша из «Лоэнгрина». Я чувствовала себя виноватой за опоздание и заметила по лицу Нижинского, что он огорчен: было похоже, что он волновался, ожидая меня; поэтому я не смотрела вокруг. Церемония была длинная. На служивших священниках были богато украшенные одежды. Цветы были восхитительные, все было словно в тумане и казалось таким странным — священники, сопровождающие, гости, даже жених. Это правда или только сон? Возможно ли, что через несколько мгновений я перед Богом и людьми стану женой Видения розы? Я взглянула на жениха. Он был очень серьезным и торжественным. Для него это была священная минута. Слова обряда, который шел на латыни и испанском, были мне, разумеется, непонятны. Я стала нервничать: узнаю ли я, когда надо сказать «Да»? Странно: меня словно околдовали покрытые толстым слоем позолоты крылья барочных ангелов. Алтарь был самым отвратительным образцом скульптуры, который только можно себе представить, а я не могла отвести от него взгляд. Но все прошло хорошо. Вопросы нам задали по-французски, мы оба ответили ясно и внятно. Нижинский подал обручальные кольца в нужный момент. Знакомый красивый черноглазый священник ободряюще улыбался мне. Из всей долгой утомительной церемонии единственной фразой, которую я смогла понять и которую всегда вспоминала потом, был произнесенный по-испански вопрос священника: «Будешь ли ты рядом с ним всегда — в счастье и в несчастье, в здоровье и в болезни?» Я дала это обещание.

Тогда он благословил нас, и мы повернулись лицом к остальным. Некоторые из присутствовавших в церкви смеялись от счастья, другие, плача, бросились к нам. Нас целовали и поздравляли священники, артисты и светские люди Буэнос-Айреса, которые присутствовали на этой необычной свадьбе. Толстые, старые, но очаровательные и одетые по моде аргентинские дамы почти раздавили меня в своих объятиях. На их лицах сияли улыбки, и все желали нам счастья.

На обратном пути в отель Нижинский и я были очень