жене? — Зайцев-старший умолк. — За такое все равно — суд, даже если адвокаты квалифицируют стрельбу как самозащиту при крайней необходимости… Но это месяцы следствия и судебных тяжб. К тому же неизвестно, как все повернулось бы на месте — он фиговый стрелок, мой Вася, в отличие от меня. Он мог убить Еву или попасть по неопытности в Адьку… или вас застрелить. Нет, я должен был все сделать сам. Это был мой долг. Мой последний долг в этой жизни. А вы как считаете, полковник?

— Я считаю, что вы поступили правильно. Как муж, как отец. Как мужчина. Долг вы свой выполнили. И парня спасли. — Полковник Гущин смотрел ему в глаза. — Если вам будет от этого легче, знайте — у вашей жены ранение не смертельное, ее жизни уже ничего не угрожает. Но ей предстоят долгие годы лечения в закрытой психиатрической больнице специального типа. Кроме покушения на жизнь сына и причинения тяжких телесных повреждений сотруднику полиции, мы подозреваем ее в совершении еще двух убийств.

— Той несчастной девочки, найденной в яме?! В смерти которой она так настойчиво и безумно обвиняла Адама?! Она отводила подозрение от себя? — хрипло воскликнул Иван Петрович Зайцев.

— Нет. То было не убийство, а трагический несчастный случай. И он не имеет никакого отношения к событиям, о которых я сейчас говорю.

— А тогда кого же еще убила Ева?

— Вам знакома некая Анна Лаврентьева? — спросил полковник Гущин.

— Нет. Кто это?

— А Евгения Лаврентьева?

— Впервые слышу.

— Ваша жена никогда не обсуждала с вами то, что произошло с ней в роддоме, когда Адам появился на свет?

— Ее в последние месяцы терзали бредовые идеи — она постоянно их высказывала и мне, и Васе, и прислуге. Говорила, что во время родов у нее произошла клиническая смерть и якобы именно Адька ее вызвал. Еще младенцем. Как к подобному относиться всерьез?

— У вашей жены, возможно, психоз Капгра. Но это установит лишь судебно-психиатрическая экспертиза. В любом случае домой ваша жена уже не вернется.

— А на мои похороны ее отпустят? — спросил Иван Петрович Зайцев с кривой горькой усмешкой.

Полковник Гущин сам настоял, чтобы его не задерживали, а отпустили домой под подписку о невыезде. Но никто и не возражал — даже следователь СК. Обстоятельства стрельбы на острове говорили сами за себя.

Макар вспоминал, как они после долго беседовали и с Василием Зайцевым — тот подтвердил слова отца, что это он разбудил его.

— Я встал отлить, — объяснил он по-простому. — Иду мимо кабинета — дверь нараспашку и сейф открыт. Меня как током шарахнуло! Все, как вы и предупреждали меня, сбылось. Но, клянусь, я сам забрать ключи никак не мог. Отец — хозяин дома — пока жив. Как бы я ему объяснил? А Ева просто взломала замок ящика в его столе и украла ключи. Оружейный сейф у нас как шкаф, там механический замок. Я думал, папа и с кровати-то не поднимется, он такой слабый, а он встал. Попросил разбудить нашего шофера, чтоб тот ему тоже помогал идти. И мы поехали втроем. Я поразился, какой он… Мой отец. Он все взял на себя.

И после этого разговора полковник Гущин вновь повторил Макару, что Зайцев-старший, оказывается, намного физически здоровее, чем им представлялось раньше. И может, еще поживет на свете?

Макар ответил, что Зайцев-старший поражен до глубины души той жаждой убийства, которая скрывалась в Еве до поры до времени. А может, она, эта жажда крови, была в ней изначально?

— Вот вам и ответ, Федор Матвеевич, на сомнения Клавдия нашего — в чем ее мотив для убийств Лаврентьевых. Не только психоз. Но и ее патологическая жажда убивать. На острове она проявилась наглядно и страшно — она едва не убила Мамонтова. Если бы не первый выстрел ее мужа, она бы прикончила и сына, и вас… И даже лишенная ружья, она пыталась задушить Адама — убивать была готова голыми руками. А значит, могла в тех двух наших случаях воспользоваться и ножом, и тяжелым предметом, которым она оглушала сестер. Любое оружие она использовала. Так в ней силен безумный инстинкт, жажда крови… Штурм ГЭС, когда на ее глазах гибли члены их секты и ее любовники, сломал ее психику… А сама она готовилась принять яд.

— Насчет тяжелого предмета, — заметил задумчиво полковник Гущин. — Среди канистр, из которых Адам на глазах твоей дочки поливал свой костер с пластиковым школьным скелетом… криминалисты обнаружили небольшой ломик. Надо узнать, откуда его приволок на остров наш непредсказуемый…

— Принц Жаба? — спросил Макар. — У меня к нему масса вопросов, Федор Матвеевич, не только этот.

— В любом случае расследование в отношении Евы не будет полным, пока мы не найдем частного детектива, с которым она общалась, — подытожил Гущин. — Если бы лишь Ева о нем твердила, я бы, возможно, счел ее выдумкой или интерпретацией воображения утверждение, будто она якобы к какому-то детективу обращалась, пользуясь данными, которыми снабдил ее Василий Зайцев. Однако то, что детектив, наводивший справки в родильном отделении, существует на самом деле, вам с Клавдием подтвердила заведующая Полонская, лично с ним беседовавшая по телефону. Значит, детектив не очередной миф Евы. Однако пока на след его мы так и не напали — все агентства, которые мои сотрудники уже проверили, дают отрицательный ответ — нет там никакого частника по имени Андрей Григорьевич… Хотя он мог назвать вымышленное имя. Но зачем? Это была его рутинная работа — навести справки в интересах клиентки за плату, — ничего архисекретного. В любом случае мы обязаны его найти, потому что именно детектив — главное связующее звено между Евой и прежней заведующей родильным отделением Анной Лаврентьевой. Для следствия необходимый факт — доказать их связь через детектива.

— Может, она нам сама теперь что-то расскажет, когда ее из реанимации в палату переведут? — спросил Макар.

— Ты на нее особо не рассчитывай.

И Макар нехотя согласился.

Слишком много непонятного и неразгаданного еще оставалось в этом запутанном деле. Хотя главная опасность — Ева — была уже, к счастью, нейтрализована.

О матери Макар желал говорить с сыном.

Да, он не скрывал: к Адаму у него накопилось много вопросов. И не только из-за ночного похищения Лидочки. Хотя теперь Макар и в этом не был до конца уверен. Не похищение, но совместный добровольный побег на острова. Его маленькая дочка не выступала в роли жертвы в ночных событиях. Нет, она, оказывается, играла в них весьма активную и самостоятельную роль. Он осознал это, едва лишь заговорил