– Спасибо, – говорю я. – Пойду проверю, как там дела с канапе.

Сигнал для Верити – это сообщение в «Вотсап» с волнующимся смайликом, но она как раз завела беседу с парнем, чьи бицепсы покрыты множеством татуировок. Я не хочу ее отвлекать. Поэтому я просто пробираюсь через толпу, улыбаясь и говоря «приветствую!» всем, мимо кого прохожу, пока не оказываюсь в заднем коридоре. И там я осознаю, что не могу нормально дышать, что мое сердце колотится, трепещет и рвется из груди. Я начинаю вдыхать через нос и выдыхать через рот, пока пытаюсь понять – как я себя чувствую. Во всем теле какое-то странное ощущение, которому сложно подобрать подходящее определение.

– Ты не послала сигнал! – Рядом появляется Верити, и в ее руке большой бокал «Кавы», который она мне протягивает. Мы обе садимся на пол, вытянув ноги.

– Ты говорила с тем татуированным парнем – Рори, кажется? Графический дизайнер?

– Все верно. Боже, как ты запоминаешь все подробности?

– Это моя работа. У него еще есть кот по имени Кинг Дидди, и в свободное время Рори катается на скейтборде.

– Тогда все кончено. Я не смогу встречаться с мужчиной, который все еще катается на скейтборде, хотя ему под тридцать.

Я толкаю ее локтем в бок.

– Ты должна дать ему шанс! Я в порядке, возвращайся.

– Нет, ты далеко не в порядке. Ты почему-то практикуешь йоговское дыхание в коридоре, вместо того чтобы наслаждаться своей сказочной вечеринкой.

– Я волнуюсь, что люди обо мне шепчутся. Вдруг они все думают, будто я неудачница из-за того, что сделала? Не знаю… я была так уверена в этом новом плане, но теперь я здесь, и просто хотела бы, чтобы Гарри тоже был здесь и сказал мне, что я поступаю правильно.

– Ты поступаешь правильно, – доносится голос с другого конца коридора, и я сразу узнаю его. Сара стоит рядом с моей мамой, сжимая букет цветов. Она подходит, стуча каблуками по бетонному полу, и моя мама бежит за ней в своих скрипучих балетках. Я поднимаюсь, опираясь о стену, и Сара протягивает мне цветы и обнимает, а затем мама шепчет мне на ухо:

– Я так горжусь тобой.

Теперь, когда стою в компании женщин, я дышу спокойнее. Я нюхаю цветы: это сирень. Верити нарушает молчание:

– Люди действительно о тебе шепчутся.

– Верити! – ахает моя мама, но та продолжает:

– Они шепчутся о том, какая ты храбрая, как ты им нравишься, как сильно они желают тебе самого лучшего. Вот о чем они говорят.

– Она права, – произносит Сара. – В церкви все подходили ко мне и говорили, что читали статью о тебе и считают, что ты поступила смело. Им понравилась твоя честность. И я знаю, что Гарри сказал бы так же.

Я смахиваю слезу, которая скользит по моей левой щеке. И замечаю, что мама тоже плачет. Верити протягивает нам обеим салфетки:

– Прекратите плакать, а то я тоже начну!

– Все нормально, – я шмыгаю носом. – Естественно, сегодняшний вечер не мог бы обойтись без слез. Я рада, что вы пришли.

– Если ты не хочешь возвращаться туда, милая, то тебе не обязательно. – Мама снова стала обращаться со мной как с ребенком, а также названивает мне каждый день и заскакивает в офис без всякой видимой причины. Я слишком долго от нее отгораживалась, поэтому считаю, что все вполне справедливо.

– Конечно же, она вернется! – хором говорят Верити с Сарой, заглушая друг друга.

Они правы. Гарри до глубины души ненавидел публичные выступления – всю жизнь. Если у него случались какие-то новости, которые должен был узнать коллектив стоматологии, то он сообщал их каждому по отдельности, а не созывал общее собрание. Я помню, как однажды после группового дня повышения квалификации он пришел домой с белым лицом. Я решила, что случилось нечто ужасное, но он плюхнулся на диван и сказал: «Кэйтлин, это было чудовищно… Мне пришлось представляться! Перед тридцатью людьми!»

Однако потом, за две недели до моей вечеринки по поводу открытия, Гарри торжественно вошел в парадную дверь, прошествовал в кухню, поцеловал меня в щеку и как бы между прочим сообщил: «Я собираюсь сказать о тебе речь. Я так горжусь тобой». От него пахло пивом, которое они пили с Джереми, так что на следующее утро я не сомневалась, что он изменит свое решение. Но он не изменил. И в тот вечер, несмотря на то что его руки тряслись вместе с зажатой в них бумажкой, он произнес прекрасную речь. И я должна найти в себе хотя бы немного его храбрости, вернуться в зал и рассказать людям о нем. И сделать это правильно.

Я допиваю свой бокал.

– Я в порядке, мама, пойдем.

Вечеринка в разгаре – теперь зал уже заполнен, и я вижу даже несколько человек на танцполе: Стью, Иан, Салли и двое ее детей, один из которых водит таксу Стью по кругу. Я направляюсь к ним и приветствую всех объятиями.

– Это мы так гуляем с собачкой, да? – спрашиваю я, и Салли смотрит вниз и смеется над бедным песиком, чьи большие карие глаза недоумевающе глядят на ребенка:

– Больше похоже на волочение.

При виде Иана я вспоминаю еще одно свое дело на сегодняшний вечер. Но она хотя бы приехала? Она вообще приедет? Затем я замечаю движение в толпе, все немного смещаются влево, и несколько голов поворачиваются ко входу. Это должна быть она – и конечно, вот она, одетая в практически прозрачное свободное белое платье, контуры ее сосков угадываются под невесомой тканью. Один из них явно проколот. На шее у нее длинная серебряная цепочка с кулоном, а ее волосы – теперь лилового цвета – собраны в беспорядочные кудри на макушке. Она похожа на наяду, вышедшую из моря, и направляется прямо ко мне. Но подходит она без обычной бравады, не визжит и не говорит, как «рада» меня видеть. Она кивает Стью, Салли и Иану, наклоняется, чтобы погладить собаку по голове, а затем шепчет мне:

– Могу я поговорить с вами минутку?

Когда мы отходим, я слышу, как Иан спрашивает: «Кто это?»

Морвена находит нам столик в укромном углу. За ним уже сидят два человека, но как только она приближается, оба инстинктивно встают и позволяют ей сесть – что она и делает, кивнув в знак благодарности. Когда они отходят, я взволнованно говорю: «В этом нет необходимости…», но Морвена уже подзывает официанта, чтобы тот принес ей выпить.

Она смотрит на меня своими огромными глазами.

– Кэйтлин, мне так жаль… Я не знала.

– Вы не знали, потому что я вам не сказала.

– Но я должна была догадаться! Я должна была почувствовать! – говорит она все более тонким голосом. – А когда Эйд позвонила мне и рассказала, я не могла в это поверить – обычно я хорошо чувствую подобные вещи.

– Ну правда, не о чем волноваться. – Я гадаю, все ли гламурные дамочки такого типа корят себя, если им не удается в точности предугадать, что их друзья ощущают в тот или иной момент. – Мне просто не следовало лгать.

Морвена толком не слушает, а продолжает болтать сама, рассказывая, как она – конечно же! – удалила все посты про меня, и поделилась статьей обо мне в своем «Инстаграме», и сделает все, что в ее силах, чтобы помочь с перезапуском. Это мило, но я хочу поговорить с ней о другом. Я вскидываю ладонь, чтобы как-то остановить этот поток слов, и она смотрит на меня, разинув рот, однако наконец замолкает.